Поглаживаю старый шрам на лбу, который теперь не скрывается за челкой, потому как челку здесь носить не модно, а уставной платок ниже ее уровня крепить неудобно. На каждом этапе думаешь, что худшее, что может быть – это нынешние страдания, но жизнь преподносит сюрприз – и вот уже тебя метелят в столовой или придушивают подушкой во сне вроде как шутки ради. А потом ты просто выходишь из изолятора или лазарета и просто продолжаешь, как ни в чем ни бывало. И ты смеешься, когда вспоминаешь жалобы на неудобные туфли или слишком длинную пробку перед светофором или медленного кассира в супермаркете. Ты прозреваешь – каждый раз глаза открываются все шире, но, наверное, так никогда и не откроются полностью, хотя каждый раз ты думаешь, что теперь-то уже точно все знаешь и понимаешь.

Еда с ужина еще стоит поперек пищевода, но это еще ничего, потому что еще пару месяцев назад я даже нюхать это не могла – теряла сознание, и питаться смогла только со дня, когда появилась возможность покупать что-то за свои деньги и даже готовить. Продукты закончились позавчера, а смена надсмотрщиков попалась неудачная, и купить ничего не вышло. Но надо сказать, что ужин из невнятной разваренной крупы с мышеподобной котлетой пошел легче, чем я ожидала. Видимо, со временем, начиная вариться в том же бульоне, что и окружающие, перестаешь обращать внимание на его вкус. Я уже планирую свои шесть коротких и четыре длительных свидания на ближайший год и подумываю, что бы такого заказать в ближайшей передаче – вечернее платье, мои любимые «гуччи флора» или туфли на длинной шпильке. Так что страдать и вспоминать ту глупую девочку в зеркале нет времени – тем паче, что пора на коллективную помывку, а потом – на поверку, построение на фоне привычного для этой смены обыска расположения и сладкий сон. Если только я опять не заболтаюсь с…

{26}

…я только киваю в ответ на выстреливающий в мою сторону тихий шепот адвоката и продолжаю слушать заунывную песню судьи. Сглатывать больно, все тело, кажется, свело в судороге, и я впилась ногтями в свою же ладонь. Кажется, там что-то потеплело – наверное, пошла кровь, – но боли нет. Ничего нет. Я снова потерялась, как и несколько дней назад. Не могу понять, где нахожусь, и что происходит. Хочется закричать на судью, заставить ее подождать, пока я снова приду в себя, но это мне вряд ли поможет, ведь это только в кино возможность попить водички оказывается спасительной, и герой прозревает и находит внезапный выход из своего дерьмового положения.

Хотелось бы знать, где находится та точка, за которой начинаешь приобретать мудрость, а не синяки и ссадины. Когда начинаешь принимать преимущественно верные решения. Когда перестаешь слушать тех, кто неправ из любезности и из той же любезности шагать за ними. Видимо, мудрость приходит с опытом, а не с годами. С годами само собой приходит только смирение. С собой, с окружающими, с несправедливостью, с пресной системностью общества. И судя по тому, что судья не обращает внимания на мою утрамбованную вглубь истерику, настало мое время смириться.