Аспен поднялся и проследовал в прихожую. Кира замешкалась лишь на секунду, а затем бросилась за ним следом.
– Аспен… Ты уходишь? Ну прости, я не думала, что ты расстроишься… Зря я надавила!
– Нет, я не ухожу. – Он достал из внутреннего кармана куртки пузырек с таблетками и вернулся. Молча протянул Кире баночку, и она, нахмурившись и виновато прикусив губу, взяла ее и вернулась на кухню к окну.
– Доктор Андерсон, – сказала она вслух и обернулась на Аспена, возникшего на пороге. – Таблетки от бессонницы.
– Я плохо сплю, – объяснил он, чувствуя себя голым и уродливым.
Кира отставила пузырек на подоконник и снова сцепила пальцы – явный признак ее невроза; хрустнули суставы.
– Прекрати, – попросил Аспен уставшим голосом.
– Пожалуйста, прости. Я не хотела так себя вести. Я просто испугалась.
– Чего ты боишься? – Он осторожно приблизился, опасаясь очередной вспышки, и приобнял Киру за плечи.
– Не знаю. Всего. Я всего боюсь. Я трусиха. – Она грустно рассмеялась. – И я не люблю с тобой ссориться, но это неизбежно. Мы только узнаем друг друга, пытаемся найти общий язык, учимся быть вместе…
Тогда Аспен впервые столкнулся с этой частью Кириного характера. С ее параноидным страхом, что все закончится плохо, с ее подозрительностью и раздражением. Но он не испугался. Он хотел заверить ее, что все будет хорошо. Не сразу, но она привыкнет так думать – Аспен научит. Он попросил: «Давай договоримся, что, если у тебя возникнут вопросы, ты не станешь копить их в себе, а все скажешь прямо». И Кира согласно кивнула.
В то Рождество были еще ссоры. И примирения. Они выказывали недовольство тут же и тут же обнимали друг друга, забыв о раздражении. Они были юными, горячими и пылкими; они были порывистыми, словно ветер, пылали жаром, выстреливали искрами-звездами.
В Рождество они сделали одинаковые татуировки на загадочном языке. Надпись значила, что они будут вместе навсегда.