— Так толкни, давай же. Оттолкни его прочь!
— Но его здесь нет…
— И не нужно, просто отпихни воздух, как будто он тут, ну!
Челси так и делает, это ощущается странным, но в животе словно раскрывается теплый солнечный шар. Будто все приходит в норму.
— Что ты чувствуешь теперь?
— Руки перестали дрожать, теперь легче, и… как будто они слегка зудят.
— Что еще?
— Просто… облегчение. Как когда напрягаешь мышцу, а потом расслабляешься. Только во всем теле.
Она опускает руки по бокам, щеки горят. Челси смотрит на Арлин, пораженная тем, что ощущает себя будто бы вдвое больше, но при этом легкой, как перышко.
— Это был твой муж, Челси? Он обижал тебя?
Челси кивает. Все возвращается, как будто Дэвид никогда не покидал ее голову.
— Он все время толкал меня. — Дышать становится тяжелее, воспоминания проносятся, будто она мысленно листает фотоальбом: одни и те же картинки, снова и снова. — Швырял в угол, на стул, прижимал всем телом к столу. Он был… больше и опаснее. Он тыкал меня пальцем в грудь, чтобы подчеркнуть свои слова, и у меня оставались синяки. А если я говорила что-нибудь не то, то он хватал меня за горло и душил…
Она замолкает, прижав руку к шее. Все смотрят на нее и молчат. Арлин стоит в метре от нее, смотрит встревоженно, но доброжелательно улыбается, и ее глаза горят, как будто Челси еще маленькая и впервые едет на велосипеде без подстраховки.
— Продолжай.
— Он… никогда не давал мне даже возразить. Я не могла сопротивляться.
— Он делал тебя меньше.
— Он… хотел, чтоб я была меньше. Чтобы я с каждым годом уменьшалась, все сильнее и сильнее.
— Он тебя затыкал.
— Все было «не так», что бы я ни сказала. Он не хотел обсуждать отношения, если только не был пьян, но и тогда говорил только