Что ж, очевидно, гольф-туры в тропики стоят больше, чем клятва Гиппократа.

— Сам пошел на хрен, — рычит Патрисия, отшвыривая телефон на подушки.

Понимающая улыбочка, аристократически приподнятая бровь, аккуратный акцент, богатый словарный запас, хитрые манипуляции — все исчезает, как только Патрисия понимает, что ни за что не добьется того, чего хочет, от маленького ехидного засранца.

Она снова открывает ноутбук и набирает «рана от укуса человека». Десять минут и сорок безвкусных роликов о макияже на Хэллоуин спустя она снова стоит в кладовой, задрав ногу на раковину. На сушилке разложены инструменты: швейные ножницы, иголка с ниткой, перекись водорода и марля. Через окно льется яркий солнечный свет, Бруклин с удовольствием ест аккуратно нарезанную дыню и смотрит шоу на планшете. Патрисия разворачивает окровавленную повязку на икре, и ее чуть не выворачивает от вида раны. В интернете пишут, что рану нужно очистить и стерилизовать, а затем сомкнуть края и аккуратно наложить швы. Патрисия думает, что готова, но, воткнув иглу, едва не теряет сознание.

Нет, это ей не под силу.

К тому же, даже если б удалось зашить рану, риск инфекции очень велик, а у нее нет антибиотиков.

— Черт возьми, — бормочет Патрисия. Это выражение из прошлой жизни, она отказалась от него. Никогда еще она не испытывала такой боли, как в тот момент, когда протягивала нить сквозь кожу.

Патрисия снова накладывает марлевую повязку и ковыляет на кухню.

— Бруклин, я ненадолго отлучусь из дома. Сможешь посидеть спокойно и посмотреть свое шоу?

Бруклин энергично кивает.

— Да! Я хорошо себя вела, когда ты в последний раз уехала! Это было легче легкого!

По спине у Патрисии пробегает дрожь.

Ей было совсем нелегко. Ни после инцидента с зеркалом, ни этой ночью.

Однако другого выхода она не видит.

Ей нужно в неотложку. Она не может взять ребенка с Яростью в общественное место, где полно свидетелей. Если у Бруклин будет приступ, то ее заберут и Патрисия никогда больше ее не увидит. Всего несколько недель назад она отчаянно нуждалась в том, чтоб переложить на кого-нибудь другого заботу о девочке, но почему-то сейчас мысль о Бруклин, запертой в госучреждении, одинокой, сбитой с толку…

Патрисия, конечно, холодна, но не настолько.

Она кивает себе самой и одевается: шорты цвета хаки ей не очень по душе, но они достаточно коротки, чтобы врачи смогли осмотреть обе ее раны, не переодевая ее в этот ужасный больничный халат. Патрисия берет одну из стодолларовых купюр Рэндалла, ключи и кошелек, полный совершенно бесполезных теперь пластиковых карт. Потом напоминает Бруклин обо всем, что она не должна делать: есть, пить, выходить на улицу, приближаться к бассейну, открывать дверь, отвечать на телефонные звонки, играть с ножами и спичками. Она впервые осознает, что дома у нее целая коллекция крайне опасных предметов, которые могут причинить маленькому ребенку непоправимый вред. Даже розетки — и те без заглушек. В кладовой полно отбеливателя, и чистящих средств, и яда от крыс.