Какой-то из богов не желал, чтобы Филип Юрчков закончил свои дни на этой чертовой ферме.

Филип десять лет не садился за руль, но на велосипеде не катался гораздо дольше.

Монтировка грохнула по крыше загудевшего «Доджа». Двое других ракшасов лбами колотили в пассажирскую дверцу. Филип дал задний ход. Повел автомобиль по двору. Мальчики бежали следом, вывалив языки. «Додж» кашлянул в них выхлопными газами. Оттолкнул бампером створки ворот и выехал из фермы.

Филип вытер рукавом пот.

Бензобак был полон, «Додж» послушно катил вдоль полей. Филип встревоженно поглядывал в зеркало, словно опасаясь, что из кузова выскочит четвертый брат.

Озеро замигало бликами. Никто не предупредил природу, что все навеки изменилось. Или перемены поправимы?

Филип припарковался на берегу. Прежде чем войти в дом, достал из кустов топор.

Фантазия рисовала рыжую нечисть, парящую над постелями, над выпотрошенными женщинами. Как он поступит, обнаружив убитыми тех, кого должен был защищать?

Кинется в холодные, пахнущие осенью воды? Лезвием топора вскроет вены?

Девочки спали, выпростав руки над головой. Точно незримые сущности, демоны кататонии, взгромоздились им на грудь, не давая проснуться.

Филип стащил Камилу с кровати, взял под мышки, поднатужился.

– Ужасно хамский вопрос, но сколько ты весишь?

В позвоночнике хрустнуло. Он остановился, отдышался и продолжил путь. Ушло пятнадцать минут, чтобы затолкать Камилу на заднее сиденье. Футболка промокла от пота.

– Маленькое путешествие… – пробормотал он. – Во имя Солнечного Короля, будь он неладен.

Легкую Оксану Филип вынес из дому на руках. Она тыкалась носом в его ключицу. Почти неосознанно он поцеловал девушку в темечко. И неохотно расстался с ношей. Усадил возле Камилы.

Филип повернулся к дому, собираясь запереть дверь. Ключи выпали из пальцев.

На пороге убежища стоял его отец. Сутулый, хмурый, выросший на две головы с их последней встречи. Маленькие глазки за очками в проволочной оправе сверлили сына. Рука, больше не скрученная артритом, трогала лацканы элегантного пиджака. Когда отец злился, он теребил одежду.

Старик был жив, по последним сведениям. Какого же черта его призрак приперся на порог?

Филип достал из-за пояса топор, взвесил.

– Щенок, – процедил отец, – тряпка. Слабохарактерный бесхребетный сопляк.