Снова появилось лицо Элая. На этот раз не мультяшное. О нет, теперь он был слишком настоящим. Мертвенно-бледное лицо. Налитые кровью глаза. Губы синие, словно у утопленника.
– Оливер, ты видишь? – произнес Элай таким громким голосом, что Оливер услышал его внутри черепной коробки, отчего у него застучали зубы, будто монетки, сложенные в пепельнице машины. – Видишь, во что превратился мир?
– Вижу.
– Хорошее ли это место для жизни, Оливер?
– Я… я так не думаю.
– Ты так не думаешь?
– Я в этом
– Да. Ты в этом уверен. Колеса вращаются. Циклы сменяют друг друга. И машина продолжает выплевывать все те же страдания, те же самые пачки мучений. Твой прадед возвращается с войны и вымещает все на твоем деде, который несет ярость и психическую травму дальше, словно дерьмо в ведерке, отпивая немного, чтобы утолить жажду, и передает твоему отцу, и вот теперь отец передает все это тебе. Как раковую опухоль, как болезнь, одновременно заразную и наследственную. Хочешь ли ты передать ее своему ребенку?
– Нет!
– Нет, конечно же, нет, Оливер. Конечно же, нет. Так что нам делать?
– Сломать колесо! – хором произнесли оба.
Перед Оливером появился молоток.
Часы на стене возобновили ход: тик-так, тик-так. Дверь отворилась, и вошел отец. Он спросил, как до того спрашивал на экране телевизора:
– Где мать?
Но затем его взгляд упал на лежащий на полу молоток.
– Это мой молоток? Ты опять трогал мои инструменты, Оливер?
Нагнувшись, Оливер подобрал молоток с пола.
Он ответил без слов.
Удар получился неуклюжим. Оливер подскочил, целясь старику в лицо. Молоток попал отцу в висок, оглушив его. Однако он устоял на ногах и, подняв руку, пощупал двумя пальцами струйку липкой крови.