– Олли! – окликнула Мэдди.

Однако она уже почувствовала его отсутствие. Пустота в охотничьем домике обладала собственной массой. Телевизор работал. На экране мельтешили помехи.

– Парень! Сынок!

Ничего.

Так.

Развернувшись, Мэдди вышла обратно на улицу. Теперь снегопад ревел, падая словно рябь статического электричества на том телевизоре. Она громко окликнула сына:

– Оливер! Оливер!

Осмотрела землю в поисках следов.

Ничего свежего…

Но Мэдди обнаружила едва различимые неглубокие ямки. Маленькие кратеры в снегу в тех местах, где ставил ногу ее сын. Один за другим. Он вышел из дома и направился по дорожке – или, наоборот, вернулся?

Паралич прихватил Мэдди так же крепко, как гвоздь – доску. Она никак не могла решить, что делать. Пойти следом за Оливером или еще раз осмотреть дом? Что, если он просто… спит?

Всмотревшись в сосны, чернеющие за волнами белизны, Мэдди не увидела там никого и ничего. Поспешно вернувшись обратно, продолжая окликать Оливера, она даже не потрудилась стряхнуть с обуви снег – повсюду, где она его искала, остались мокрые следы. И ведь не то чтобы домик большой, не то чтобы в нем есть где спрятаться. Может, в подвале? На чердаке? У Мэдди мелькнуло какое-то безумное воспоминание, ударившее в мозговой ствол, воспоминание о каком-то странном доме и подвале…

Вот. На подушке в ее комнате записка.

«Нет, Олли, нет…»

Мэдди схватила записку. Та оказалась краткой:

Мам, извини. Я не знаю, что делать. Джейк схватил Калеба. Он убьет его и Хину, а потом и тебя. Поэтому я собираюсь убить его первым. Я взял твой телефон и пистолет. Пожалуйста, не иди за мной, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я тебя очень люблю. Еще раз прости. Олли

Мам, извини. Я не знаю, что делать. Джейк схватил Калеба. Он убьет его и Хину, а потом и тебя.