Калиста покачала головой.

— Марни, я не буду рожать в саду или на пасеке.

Та отмахнулась.

— Мы устроим родильную палату в амбаре. Там будет безопасно и красиво. Ребенок сразу поймет, что мир — райское место, а не холодное, пропахшее антисептиком помещение. Разумеется, решать тебе.

— Я — фактически акушерка, — подала голос Грета. Она не вступала в разговор, пока не поняла, в какую сторону склоняется маятник.

Калиста взглянула на Марни, потом на остальных.

— Не знаю. Может быть. Хорошо. Разве что в качестве запасного варианта.

Все мгновенно повскакали с мест и кинулись её обнимать.

— Я знаю, что обрела здесь родной дом. — В глазах Калисты стояли слезы. — Такой счастливой я ещё никогда не была.

И она не кривила душой. Однако это была не вся правда. Калиста произносила правильные слова, говорила то, что хотели от неё слышать. Но с приближением родов она приняла решение, что будет отслеживать расписание паромов. На всякий случай.

* * *

Родильную палату покрасили в бледно-жёлтый цвет, равно как и железную больничную кровать, которую доставили на пароме из города. Марни наняла человека, который красил раму три раза, чтобы добиться нужного цвета.

— Я хочу увидеть цвет солнца, но не такой, каким оно бывает в ослепительно яркий день. А ласковым ясным утром. Рано-рано. Сразу после восхода.

— Не знаю, Марни. — По мнению Греты, Марни, бывало, посещали совершенно нелепые идеи, и указать ей на это осмеливалась только она одна. — Больше похоже на цвет лимона Мейера. Таким солнце бывает в два часа пополудни.

Марни недовольно взглянула на неё.

— Не смейся надо мной, Грета.

— Я говорю так, как я это вижу. Определённо цвет лимона Мейера. Каким солнце бывает обычно ближе к половине третьего.

— В два пятнадцать, — поправила её Марни, на этот раз с улыбкой.

Они обе усмехнулись, затем позвали рабочего и поручили ему нанести еще один слой краски, чтобы добиться цвета, соответствующего специфическим представлениям Марни.

* * *