Светлый фон
Элиза была такой хорошей! Наверняка она отправилась прямо в рай. Она не сделала ничего плохого, никогда. Но я боюсь, что она могла потеряться по дороге… он хлюпает носом и утирается рукавом, – из-за того, как она умерла. Мне кажется, она так хотела любви нашей мамы, что не могла уйти просто так. Она наверняка заблудилась… и теперь бродит где-то одна. В темноте.

Он тихонько стонет.

Он тихонько стонет.

– Мне страшно думать, что она совсем одна, что она боится. Вот почему я делаю это. Не хочу, чтобы Элиза боялась. Так она знает, что о ней заботятся. Ты понимаешь?

Мне страшно думать, что она совсем одна, что она боится. Вот почему я делаю это. Не хочу, чтобы Элиза боялась. Так она знает, что о ней заботятся. Ты понимаешь?

– Если ты так уверен, что Элиза одна, – едва слышно шипит Изабель, – почему бы тебе не убить себя, чтобы быть с ней, ты, гребаный трус?

Если ты так уверен, что Элиза одна, – едва слышно шипит Изабель, – почему бы тебе не убить себя, чтобы быть с ней, ты, гребаный трус?

Он лишь улыбается в ответ.

Он лишь улыбается в ответ.

– С Элизой может быть только невинная душа. Она была чистая, понимаешь? Она этого не заслужила. Она была чистая, невинная.

С Элизой может быть только невинная душа. Она была чистая, понимаешь? Она этого не заслужила. Она была чистая, невинная.

– И потому ты позволишь другой невинной умереть? – спрашивает Изабель.

И потому ты позволишь другой невинной умереть? спрашивает Изабель.

– Я должен, – отвечает он, как будто это самая очевидная вещь в мире. Странная улыбка кривит его губы. – Она посмотрит на меня своими большими голубыми глазами и скажет: «Я люблю тебя, Стивен! Ты лучший в мире старший брат!»

Я должен, – отвечает он, как будто это самая очевидная вещь в мире. Странная улыбка кривит его губы. Она посмотрит на меня своими большими голубыми глазами и скажет: «Я люблю тебя, Стивен! Ты лучший в мире старший брат!»

Он произносит это детским, высоким и напевным, голоском.

Он произносит это детским, высоким и напевным, голоском.