— Дома. У меня на крыше замка не одно поколение этих птичек выросло.

Кащей достал из сундука шапку-невидимку и попробовал натянуть на голову. Шапка не налезала. Выругавшись, он отложил головной убор в сторону и принялся рыться в одном из ящиков стола. Достал бритву, стал брить голову.

— Отслужила шапочка своё, — бормотал Бессмертный. — Заряд недолго держит, на голову не налезает.

— Ой, вот не надо тут, — возразила Баба Яга. — Не в шапочке дело. Если бы кого-то бабы в бане водой не облили, пока он там прятался, работала б шапка как новенькая.

— Не на тебя же мне любоваться, — грустно вздохнул Кащей. — Извини, конечно, но твоя пора цветения прошла.

— Да у меня и пора спелости прошла, равно как и сбора урожая, — хихикнув, ответила старушка. — Даже по самым грубым подсчетам. Если проводить аналогию с какой-нибудь яблоней, то косточки плодов моих должны были прорасти в полноценные деревья давным-давно. А у тех, проросших деревьев, свои плоды тоже давным-давно должны были не единожды опасть.

— Не прибедняйся, — продолжая брить голову на ощупь, ухмыльнулся Бессмертный. — Все мы прекрасно знаем, что здесь ты молода душой, а где-то там, — Кащей неопределенно махнул рукой с бритвой, — еще и мир есть, в котором не только душой, но и телом.

Баба Яга посмотрела на Кащея и поморщилась.

— Как ты ее на сухую шкрябаешь? Шкряб-шкряб — противный звук, хоть уши гвоздём прокалывай.

— Да? — Бессмертный погладил лысину — А я не замечаю.

— Ужас, — заверила Яга и вернулась к приготовлению снадобья.

Некоторое время они готовились в полной тишине, нарушаемой только поскуливанием заблудившихся в замке сквозняков. А затем лежащая на краю стола тарелка с витиеватым голубым узором издала странный писк, яблоко на ней само по себе стало кататься по кругу и вместо дна проявилось изображение Василисы.

— В обед, — сообщила она.

* * *

Импасибл распахнул окно, сладко потянулся, после чего высунул руку на улицу, будто проверяя, есть ли осадки. Подержал с полминуты и на руку ему, хлопая крыльями, приземлилась абсолютно белая ворона.

— Прекрасно, — улыбнулся рыцарь и, вернувшись к столу, пересадил птицу на спинку резного стула.

Взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу, вывел «После обеда», подул на буквы, ожидая, когда надпись просохнет. Затем сложил листок в несколько раз, сунул в клюв птице и, вновь перенеся абсолютно белую ворону к окну, подкинул её в воздух.

— Лети, птичка! — сказал он. И принялся одеваться, напевая незатейливый мотив.

* * *

— Праздничный обед украшали скоморохи, цыгане с медведем, забавно имитировавшим игру на балалайке, заморский заклинатель змей, игравший для послушной кобры на дудочке, фокусник, ловко отгадывавший карты, и жонглёры, проявлявшие чудеса ловкости.