Не оглядываясь, побежали к причалу. Французская канонерка покачивается под ветром. Течение усилилось, и, благо уже почти совсем рассвело, стали видны обнажившиеся отливом илистые берега каналов. Если ничего не пойдет наперекос, повторял себе Мохарра, поспеем. В обрез, но поспеем.

— Тащи все оружие, какое найдешь! — приказывает он Куррито.

Паренек пулей кинулся назад, в караулку, меж тем как его отец вместе с Мохаррой и Карденасом перескочили с причала на палубу, в несколько дружных рывков подняли рею, закрепили парус. Под свежим ветром он тотчас с треском надулся, и канонерку накренило на дальний от причала борт. Как раз в этот миг вернулся Куррито, нагруженный четырьмя ружьями, двумя перевязями с патронными сумками, штыками и саблями.

— Живо, живо, малый! Отчаливаем!

Один удар сабли — по кормовому швартову, второй — по носовому, а паренек, гремя своим грузом, перепрыгивает на борт канонерки. Длинная, широкая, с мелкой осадкой — самое то, чтобы воевать в лабиринте больших и малых каналов, вьющемся вокруг Ислы. В длину будет футов сорок, прикидывает Мохарра. Славная посудина. На носу — пушка на подвижном морском лафете без колес. Шестифунтовая вроде бы. Хорошая. На корме, по обоим бортам — два маленьких бронзовых камнемета. Двадцать тысяч реалов награды, как из пушки — вот хоть из этой самой. Не меньше. А может, и больше. В том, разумеется, случае, если будет кому получать их.

Канонерка, освободясь от привязи, под ветром, наполнившим парус, отделяется от причала и сперва медленно, а потом — с пугающей быстротой выносится на середину фарватера. Чем дальше, тем уже, и Мохарра, ворочая румпелем на корме, чтобы держать лодку на стремнине, направляет ее туда, где канал Алькорнокаль поворачивает и соединяется с другим, самым большим. Куррито и Карденас тянут шкоты, управляют парусом, а Панисо на носу смотрит и командует. Света довольно, чтобы различать лица — небритые, с кругами под глазами, в подтеках засохшей грязи, в брызгах запекшейся крови. Чужой, слава богу. Искаженные оттого, что сделали и о чем еще не успели подумать.

— Взяли! Наша! — кричит Карденас, будто только что осознал это.

Мохарра только открыл было рот, чтобы напомнить: «Не считай яиц, пока несушку не завел», — как в рассветном сумраке, все еще окутывающем берег, раздается выкрик по-французски, а следом — частая череда сразу нескольких выстрелов. Пули не долетают до канонерки, уже достигшей устья Чикланского канала. Новые вспышки с этого берега — а теперь еще и с противоположного, — и несколько шальных пуль поднимают фонтанчики брызг в воде, меж тем как Мохарра, навалясь всем телом на румпель, заворачивает канонерку еще восточней, вводит в русло большого канала. Орудие на носу, служа балластом, помогает не рыскать, держать постоянный курс, но оно же и затрудняет маневры. Ветер и течение теперь наконец совпали, и канонерка стремительно заскользила вниз по каналу — ветер в корму, рея стала почти горизонтально. Мохарра с беспокойством разглядывает плоские, низкие берега. Знает, что где-то тут неподалеку — неприятельский аванпост и что когда пойдут мимо, пепельное свечение, просачивающееся сквозь завесу пыли и песка, даст неприятельским стрелкам прицелиться как следует. Однако ничего другого не остается, как плыть дальше да уповать, что левантинец все же запорошит французам глаза.