– Лео не танцует? – спросил Фалько, обхватив ее талию.

– Никогда.

– Забавно. И почему же?

– После того как он посидел в окопах, видеть, как люди вертятся под музыку, кажется ему невыносимым легкомыслием. А уж после Испании – особенно.

– Он так считает? В самом деле?

– Да.

– Но вы ведь тоже были на войне.

– Я становлюсь легкомысленной, когда мне это надо, – уклончиво ответила она.

На площадке было тесно. Фалько – он хорошо танцевал – двигался ловко и свободно, и партнерша повиновалась ему изящно и легко. От нее едва уловимо веяло тонким ароматом духов, каких – Фалько не мог определить, а синие глаза поверх его плеча равнодушно смотрели на другие пары. Время от времени она переводила взгляд – такой же безучастный, но внимательный – на Фалько. Лица их были совсем близко.

– Чего вы, в сущности, добиваетесь? – вдруг спросила она.

Фалько, не останавливаясь, сделал еще два шага и лишь после этого ответил с притворной растерянностью:

– Вы о чем?

– Ну, вот своего Пикассо вы получили… Что теперь?

– Еще получил вашу фотографию. Сюрреально-транссексуальную.

– Да, получили. Но зачем вы здесь?

Фалько обвел взглядом площадку:

– Здесь? Где «здесь»?

– Вы поняли, о чем я.

– Нет, клянусь вам. Не понимаю.