Фалько принял у служителя полотенце и тщательно вытер руки. Потом взял с полочки над умывальником часы – «Ролекс-Ойстер 1934», купленный взамен канувшего в Сену «Патек Филиппа», – и застегнул ремешок на левом запястье под безупречно накрахмаленной манжетой с серебряной запонкой. Поправил узел галстука, пригладил волосы и уже собирался выйти из туалета, когда заметил в зеркале, что Гейтвуд завершил свою процедуру энергичным встряхиванием и поворачивается к нему, застегивая брюки.

– Эй, Педро, – сказал он.

И не слишком приветливо. Фалько в зеркало взглянул на американца вопросительно, меж тем как инстинкт заставил напрячь мышцы и привести тело в боевую готовность. Неразумно было стоять спиной к мускулистому, почти двухметровому верзиле, у которого ручищи размером с совковые лопаты, и уж тем более – если язык у него слегка заплетается от выпитого. Коньяка, судя по запаху. Так что Фалько повернулся лицом, расстегивая пиджак, и встретил взгляд осоловелых глаз за очками в стальной оправе. От умения толковать взгляды довольно часто зависела его жизнь, так что навык у него имелся. Взгляд Гейтвуда не сулил ничего доброго, а наоборот, обещал сплошные неприятности, и не кому-нибудь, а ему, Фалько.

– Меня зовут Игнасио, – спокойно сообщил он.

– Да насрать мне, как тебя зовут.

Под коричневым мятым пиджаком расстегнутая сорочка без галстука открывала волосатую грудь. От густого перегара засохла бы гардения в петлице у Фалько, если бы, конечно, она там была. Но он не прикалывал к лацкану бутоньерку.

– Ты чего вяжешься к Марлен?

– Даже не думал.

– Я же видел, красавчик… Кем ты себя возомнил?

Дело было ясное. Или казалось таким. Фалько, смиренно покоряясь обстоятельствам, обернулся к старичку-уборщику, который перестал сметать опилки и растерянно прислушивался к разговору, и протянул ему бумажку в пятьдесят франков:

– Сходите, пожалуйста, купите мне сигареты. Лучше английские.

Поколебавшись немного и поглядев попеременно на одного и на другого, старичок взял деньги и, явно обрадованный, поспешно вышел. Гейтвуд снял очки.

– Дитрих слишком хороша для тебя, Педро. Понял? Даже не мечтай заполучить такую. Нос не дорос.

– Похоже, что так.

– Присовывай этой сучке Эдди, если Баярд позволяет.

Он отрыгнул без стеснения, густо дохнув перегаром. Сжал правый кулак и стал постукивать им по левой ладони.

– Немчура – моя подруга, к твоему сведению. И я не допущу, чтоб к ней липло всякое дерьмо. Всякий сукин сын подбивал к ней клинья. Всякий прощай, лыга, так, кажется, у вас говорят?

– Так, – благожелательно ответил Фалько. – В одно слово – «прощелыга».