– Ничего, – ответила она.

Вероятно, Марлен была в духе, и ситуация позабавила ее: быть может, потому что она успела с ног до головы окинуть Фалько внимательным взглядом – быстрым, наметанным, хирургически точным взглядом, которого женщинам ее породы бывает достаточно, чтобы понять, к какой категории отнести мужчину. Потом обозначила намерение продолжить путь, и только тогда Фалько спохватился, что загораживает проход.

– Простите, – повторил он, сторонясь.

Но не сводил с нее такого пристального и одновременно потерянного взгляда, что Дитрих, заинтересовавшись, взмахнула ресницами. Они у нее были такие черные и длинные, что Фалько подумал: на них можно повесить что угодно – репутацию, преступление, страсть или жизнь. Кино, конечно, – это воплощенная ложь, но с этой женщиной дело обстояло иначе. В ее случае все, происходившее на экране, неукоснительно следовало самой строгой истине. И отображало реальность.

– Что с вами? – спросила позабавленная актриса.

– Ничего. Я просто подумал – вот если бы можно было поцеловать вас.

Простодушные слова как будто сами сорвались с языка. И прозвучали так искренне и естественно, словно их произнес ребенок. И потому, должно быть, актрису не возмутила их дерзость. Она оглядела Фалько оценивающе, упершись ладонью в бедро. Очень тонкие выщипанные брови дугами вскинулись над светлыми глазами, смотревшими с насмешливым превосходством. Пока наконец, через пять долгих секунд, его не смыла неотразимо пленительная улыбка:

– Что же вам мешает? Целуйте.

От такого бóльшая часть мужчин впала бы в столбняк, но Фалько принадлежал к меньшей. И потому очень хладнокровно прикоснулся губами к губам Дитрих, чуть приоткрывшимся навстречу, и осторожно их поцеловал. Улыбки мужчины и женщины на миг слились в этом мимолетном теплом соприкосновении, и когда в следующий миг Фалько отступил, давая ей дорогу, Дитрих поблагодарила его движением приподнятых бровей и легким наклоном головы, от которого вздрогнули волнистые пряди волос, одарила прощальным взглядом и – невозмутимо-надменной королевой среди подданных – пошла дальше, меж тем как наблюдавшая эту сцену публика за ближайшими столами рукоплескала актрисе и привлекательному господину, а тот, остановившись у входа в коридорчик, вытянул из верхнего кармана платок и стер след помады, оставленный у него на губах губами Марлен Дитрих.

Фалько мыл руки и увидел в зеркало, как вошел Гейтвуд. Вошел крупными шагами, шарахнул дверью, бросил на него недружелюбный взгляд и направился к писсуару, а там повернулся спиной, расставил ноги так широко, словно стоял на палубе корабля, и долго возился с пуговицами, пока наконец в фаянс не ударила долгожданная струя.