Доктор Пеев тщательно готовился к тому моменту, когда ему предъявят обвинительный акт. До сего времени он ожидал атаки лишь по одной линии. Возможно, появилось что-то новое в документе, который ярче обрисовал политическую позицию правящей верхушки. Обвинениями они доказали свою позицию. Именно она волновала доктора. Она имела самое прямое отношение к судьбе Болгарии. Собственная его судьба была решена. Пеев знал, что его ждет смерть. Если он по какой-то случайности останется в живых, это будет чудо или победа. Победа дела, которому он служит, вернее, победа партии, потому что он не видел ни одной более значительной политической силы в стране. Фашисты по одну сторону баррикад и коммунисты по другую. Да, именно так.

В тюрьме, хотя он и сидел в одиночной камере, доктор иногда получал газеты. Политические заключенные снабжали его газетами «Зора», «Заря» и «Утро». В дни похорон царя доктор был доволен. Он прочел множество статей. Авторы их пытались создать впечатление, что обстановка стабилизируется, что рейх все еще крепко держится на ногах и вопреки всему победит. Это позволило доктору воссоздать истинную картину событий происходящего. Он сразу понял новый трюк Геббельса, что Курск лишь эпизод, что это не Бородино, а обескровливание наступающей Советской Армии и что обескровленной она предстанет перед непробиваемой оборонительной линией, где немцы ждут нового секретного оружия. Он знал, насколько ограничены мысли господ правящей верхушки страны и как они всегда принимают за чистую монету самую нелепую болтовню газетчиков венской и берлинской печати; как те голоса разума и спокойствия, которые с большим трудом долетают издалека, тонут и захлебываются в шумихе полицейских облав, в визге следствий, в рукоплесканиях продажным чиновникам, управляющим ограбленной и измученной страной.

Доктор Пеев был убежден, что развязка будет именно такой, какой он представлял ее себе уже в первый день войны. Но нетерпение сменилось у него трезвым и спокойным ожиданием человека, который не имеет права на фантазию. В сущности, едва ли теперь можно назвать действительность фантазией. Он видел полки Красной Армии. Он видел горящий Курск, Орел, охваченные войной села и степи. Видел отступающих немцев. Видел, как полки шли через непробиваемые геббельсовские оборонительные линии и как Варшава — все еще далекая от фронта — вышла из подземелья своего гетто, из развалин Старо-Мяста, из развалин кварталов Праги и Жолибожа. Видел, как из руин улицы Унтер-ден-Линден подобно призракам выходят старые немецкие коммунисты Тельмана, преданные анафеме, преследуемые немецкие коммунисты и как они безмолвно склоняются перед красными знаменами, поднимаются с поднятыми кулаками и шепчут: