— Данке шен, камераден…

А чтобы встретить обвинительный акт так, как он хотел, — потому что для него его собственная позиция должна стать бастионом, частью тех полков, которые маршируют, — он, преодолевая адские головные боли, пробовал успокоить свой мозг, нормализовать мышление. Избавиться от приступов слабости. Ему было разрешено пользоваться уголовным кодексом, и он читал его как студент, как преподаватель в университете, как специалист с большой практикой, как коммунист.

Считать время заключения в тюрьме? Нет, события на фронте уже тревожили «Цыпленка». Он сидел задумавшись. То будущее, которое рисовал Гешев, почти безнадежно. Деньги были получены. Их достаточно на содержание семьи, пока он терял время и портил нервы в темной камере.

Почему, в сущности, «Цыпленок» пошел на все то, что от него требовала полиция? Коммунисты считали бы его своим человеком. А если все же полиция потребовала бы от него проваливать таких людей, как доктор Пеев? В этом случае у него была бы возможность, с одной стороны, делать это для Гешева, а с другой — предупреждать находящихся под угрозой и тем самым заслужить себе право на героическое завтра. Да завтра.

«Цыпленок» имел возможность читать газеты, слушать радио. Он лучше многих читал между строк.

Отступал ли Гитлер только на одном фронте — все равно это означало поражение. А отступал он уже и в Сицилии, и в самой Италии, и под Смоленском. Это означало чересчур много для стратегической обстановки, изменения которой ставили «Цыпленка» только перед двумя фактами. Но их было достаточно, чтобы превращать его с каждым новым днем во все более нервного и озлобленного человека. Первый факт был самым существенным: Германия потеряла инициативу и постепенно превращалась в осажденную крепость. Второй был неприятен лично для «Цыпленка»: союзники рейха по примеру Италии стремились выйти из состава оси Рим — Берлин — Токио и практически оставались только Берлин — Токио.

Так или иначе, «Цыпленок» все еще имел связи с коммунистическим руководством тюрьмы. Он делал попытки добиться доверия со стороны этого руководства и впервые за всю свою практику провокатора не выдал его директору тюрьмы, так как теперь уже ему был необходим надежный щит против надвигающейся опасности, у которой пока еще не было названия.

— Если увижу, что они подозревают меня, немедленно пошлю их к черту, — решил он, рассчитывая таким образом сжечь и этот последний мост.

«Цыпленок» перестал спать. Ему приносили еду, а он хотел водки. Но однажды счастье улыбнулось ему и он напился так, что, когда проснулся на следующее утро, ему показалось, что он наглотался отравы и гвоздей. Головная боль была дикой. Ему дали пирамидон.