Второе, мне представляется, что сложным и тяжёлым больным, особенно после операции, все виды рентгенологических исследований должен делать один рентгенолог совместно с оперирующим хирургом – только в таком случае можно получить надёжную в диагностическом плане информацию.

Меня прерывает доктор Джета:

– Сори, у меня нет времени выслушивать ваши спичи.

– Тогда, простите, мне тут делать нечего, – я поднимаюсь и иду к выходу.

Лицо Маховского багровеет:

– Марчиш, ты тоже можешь идти – мы должны поговорить с доктором Джета.

В тот же вечер меня что-то прямо-таки крутило изнутри:

– Иди, посмотри больную…

Пришёл в палату.

– …А ваша больная в рентгеновском отделении… на КТ…

В КТ-кабинете застаю молодого белого парнишку, изучающего КТ-снимки моей Хильды:

– Доктор, тут что-то очень густое вокруг печени. Это явно не жидкость – гной или сгустки крови…

Благодарю молодого бура и иду в кровяной банк – заказать кровь для завтрашней операции. Звонок:

– Доктор Рындин, ваша больная «гаспинг».

Обычно, если сестра говорит тебе такие слова, можно считать, что твой пациент уже мёртв… Бегу в палату. На бегу звоню дежурному анестезиологу:

– Доктор Чауке, сладость моя, хватай всё необходимое для интубации и лети в палату Т – у меня там больная умирает. Я уже бегу туда.

– Доктор Рындин, у меня больной на столе.

– Доктор, твой больной ещё не заинтубирован? Я тебя долго не задержу.

Прибегаем… В наборе экстренной помощи есть всё для интубации… за исключением сколина.

Бегу в соседнюю палату – там сколина нет, но есть дормиком. Но Чауке возражает: