Тарзан понимал: при дневном свете у них должно хватить духу, чтоб напасть на кучку зверей, которые обратили их в бегство, изгнав из законных жилищ. Результат схватки окажется предрешен, если дикари смогут обуздать свой суеверный ужас, ведь на их стороне многократный численный перевес, длинные копья и отравленные стрелы. Вряд ли стоит ожидать, что пантера и обезьяны переживут серьезную атаку.

То, что туземцы готовятся к нападению, стало очевидно несколько секунд спустя, когда они собрались на краю леса и принялись показывать, как их много. Они издавали свирепые боевые кличи, пританцовывали и подпрыгивали, размахивали копьями и выкрикивали насмешки по адресу захватчиков деревни.

Тарзан знал, что так будет продолжаться, пока туземцы не приведут себя в заменяющее им храбрость истерическое состояние, достаточное для того, чтобы пойти в наступление. Он сомневался, что им удастся захватить деревню с первой попытки, но со второй или третьей они неминуемо прорвутся в ворота, и тогда начнется избиение его смелых, но невооруженных и недисциплинированных защитников.

Как и предполагал человек-обезьяна, первый натиск ни к чему не привел. Воины с завываниями выбежали на открытое место, но его сверхъестественно дикого клича хватило, чтобы остановить их и заставить метнуться обратно в кусты. С полчаса они доводили свое мужество до нужного состояния, после чего опять пошли на приступ.

На этот раз они добрались до самых ворот, но, когда на них накинулись Шита и ужасные обезьяны, вклинившиеся в их ряды, чернокожие в ужасе завопили и вновь убежали в джунгли.

Танцы и выкрики возобновились. Теперь Тарзан не сомневался: на сей раз они ворвутся в деревню и завершат дело, которое горстка белых успешно закончила бы с первой попытки.

Быть в шаге от спасения и потерпеть неудачу, не сумев объяснить своим бедным диким друзьям, чего он от них хочет! Это было ужасно, однако в глубине сердца человек-обезьяна не винил их за это.

Они сделали все, что смогли, и теперь были готовы умереть рядом с ним, тщетно пытаясь его спасти. Он в этом не сомневался.

Чернокожие готовились к новому штурму. Некоторые из них подобрались к деревне на небольшое расстояние и призывали остальных последовать их примеру. Через мгновение вся дикая орда ринется вперед и доберется до частокола.

Тарзан же мог думать только о маленьком ребенке, затерявшемся где-то в этих жестоких, безжалостных джунглях. Его сердце сжималось при мысли о сыне, которого он больше не сможет спасти, и о страданиях Джейн – только это угнетало его в последние, как он думал, мгновения его жизни. Единственная помощь, на которую мог полагаться человек-обезьяна, подоспела в нужный момент – и все зря. Больше надеяться было не на что.