После ухода Игоря Померанцев заметался: надо бежать в горком! Надо сообщить Эдуарду! Михайлов может таких дров наломать.

Он даже не стал ждать троллейбуса — побежал по проспекту Экскаваторостроителей, точно по гаревой дорожке стадиона. Влетев в кабинет второго секретаря горкома Эдуарда Тенина, с ходу выпалил:

— Эдька! Михайлов, свинья, что-то пронюхал о наших бригадах!

— Сядь. Не дрожи. Какой Михайлов? — сразу все понял Тенин. И, не дожидаясь ответа, потянулся к телефону.

— Да какой!.. Да тот самый, помнишь «молнию»? — Померанцева колотила нервная дрожь.

— Сядь. Не маячь перед глазами. — Тенин через междугородную связь набрал номер телефона областной комсомольской газеты. — Алло. Ксения?.. Ксюша, — ласково сказал он секретарше редактора, — соедини меня с Иващенко. — И пока секретарша соединяла, он спокойно подмигнул Валерию, спокойно достал сигарету и так же спокойно подождал, когда Валерий суетливо поднесет спичку. — Игнат Борисович?.. Здравствуйте. Тенин вас беспокоит. Извините, может, не вовремя… Я вот по какому делу. По весьма и весьма важному… Трудно, крайне трудно идет у нас на экскаваторном заводе внедрение новой формы бригадной организации. Я об этом два битых часа говорил вашему корреспонденту. И Померанцев, секретарь комитета ВЛКСМ завода, говорил ему тоже. Водил его по цехам, устраивал встречи с руководителями, рабочими. Вы понимаете?.. Да, именно, нужна ваша конкретная помощь. Необходима злободневная статья… Кстати, корреспондент сфотографировал Померанцева в цехе, в кругу рабочих. Надо обязательно дать в газете эту фотографию. Она лишний раз подчеркнет то, о чем нам неустанно говорят на съездах комсомола — неразрывность устремлений, кровную связь с массами… Когда? Через два дня будет статья?.. Хорошо…

Положив трубку, Тенин еще раз подмигнул Валерию и пустил в потолок кольца дыма.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Выйдя из здания заводоуправления, Сидорин постоял перед гранитной стелой, на которой были выгравированы имена заслуженных ветеранов, строивших завод, и повернул к гудящим цехам, к огням, к людям: хотелось забыть обо всем подлом, мерзком, нехорошем, душу томило предчувствие чего-то пакостного.

— Сидорин, Стаська. Здорово, крестник!

— Это вы, Андрей Васильевич… Простите, не узнал вас, — тепло пожал Сидорин костлявую, но еще крепкую ладонь своего бывшего наставника. Когда-то Серегин вводил его в курс работы мастера, знакомил с заводской жизнью. — А вы что так поздно?

— Эх, Стаська… — тяжело вздохнул Серегин.

Сегодня ему звонил Гор и сказал, что никакого парткома о браке не будет, что Тароянц так и так наказан, а он, Серегин, действительно не виноват. Старый друг по плотницкой бригаде даже извинился, добавил, что пора уже всерьез о пенсии думать, а не о работе. И Серегин поддакнул ему. А после разговора чувствовал себя счастливым и бодрым: все-таки как хорошо, когда все хорошо кончается!