«Ты такая же чертова женщина, как и я сам!» – завопил я.

Но это, казалось, ни в коей мере не тронуло его. Он стоял, улыбаясь, как Мадонна, а потом сказал:

«Я женщина, Питер. – Он прикоснулся к моей руке в точности как девушка и сказал: – Прошу, обращайся со мной как с женщиной».

В моей голове что-то щелкнуло. Я схватил его за руку, сорвал неглиже с его плеч, сдернул подбитый лифчик и повернул его лицом к зеркалу.

«Ты называешь себя женщиной?! – закричал я. – Посмотри! Где у тебя чертовы груди?»

Но Шон не стал смотреть. Он просто стоял перед зеркалом, опустив голову, и волосы спадали на его лицо. Неглиже съехало еще ниже, он был обнажен до пояса. Я схватил его за волосы и дернул.

«Посмотри на себя, ты, проклятый извращенец! – орал я. – Ты мужчина, клянусь Богом, и всегда был им!»

Он продолжал стоять, ничего не говоря, и наконец до меня дошло, что он плачет. Потом в комнату ворвались Родрик и Фрэнк Перриш и вышвырнули меня вон, а Перриш обернул неглиже вокруг Шона, обнял его, и все это время Шон продолжал плакать.

Фрэнк крепко обнимал его и приговаривал: «Все в порядке, Шон, все в порядке». Потом посмотрел в мою сторону, и я понял, что он хочет убить меня. «Убирайтесь отсюда, вы, проклятая сволочь!» – сказал он.

Даже не помню, как вышел оттуда. Я бродил по лагерю, с трудом приходя в себя. И тут я начал осознавать, что не было у меня права, вообще никаких прав делать то, что я сделал. Это было безумством.

Лицо Питера Марлоу исказилось от боли.

– Я вернулся в театр. Хотел помириться с Шоном. Дверь была заперта, но мне показалось, что он внутри. Я стучал и стучал, но он не отвечал и не открывал дверь. Я рассвирепел и взломал дверь. Мне хотелось извиниться лично перед ним, а не перед его дверью.

Он лежал на кровати. Левое запястье было разрезано, и вся комната залита кровью. Я наложил ему жгут и привел старого доктора Кеннеди и Родрика с Фрэнком. Шон выглядел как труп и не издавал ни звука все то время, пока Кеннеди зашивал разрез, сделанный ножницами. Когда Кеннеди закончил, Фрэнк спросил меня: «Удовлетворен наконец, ты, чертова сволочь?»

Я ничего не мог сказать. Я просто стоял, ненавидя себя.

«Убирайся отсюда вон и не показывайся больше!» – прорычал Родрик.

Я собрался уходить, но тут услышал, как Шон зовет меня слабым, едва различимым шепотом. Я повернулся и увидел, что он смотрит на меня, совсем не сердито, а так, будто жалеет. «Извини, Питер, – сказал он. – Ты не виноват».

«Боже, Шон, я вовсе не хотел причинить тебе вред», – ухитрился выговорить я.

«Знаю, – прошептал он. – Оставайся, пожалуйста, моим другом».