– Ах! Но послушай, Андре…

– Это мое последнее слово, сударь. Уже поздно, а я хочу ночевать в Париже.

– Нет, нет! Подожди! – Сеньор де Гаврийяк пришел в неописуемое отчаяние. – Андре, ты должен!

В этой настойчивости и неистовом упорстве было что-то странное, заставлявшее предположить, что тут кроется какой-то таинственный мотив.

– Должен? – переспросил Андре-Луи. – Но почему? Ваши доводы, сударь?

– Андре, у меня достаточно веские доводы.

– Прошу вас, позвольте мне самому судить об этом, – безапелляционным тоном произнес Андре-Луи.

По-видимому, его требование привело господина де Керкадью в отчаяние. Он шагал по комнате, заложив руки за спину. Наконец он остановился перед крестником.

– Ты не можешь поверить мне на слово, что такие доводы существуют? – спросил он с сокрушенным видом.

– В таком деле, как это, – деле, которое может меня погубить? О, сударь, разве это было бы разумно?

– Но если я скажу тебе, то нарушу слово чести и свою клятву. – Господин де Керкадью отвернулся, ломая руки, и состояние его было достойно сожаления. Затем он вновь повернулся к Андре-Луи. – Положение безвыходное, и поскольку ты столь невеликодушен, что настаиваешь, я вынужден открыть тебе правду. Она поймет, когда узнает: у меня нет выбора. Андре, мой мальчик… – Он снова замолк в испуге, потом положил руку на плечо крестнику, и тот, к своему изумлению, увидел, что бесцветные близорукие глаза полны слез. – Госпожа де Плугастель – твоя мать.

Последовало долгое молчание. То, что услышал Андре-Луи, трудно было сразу осознать. Когда до него наконец дошли слова крестного, первым его побуждением было вскрикнуть. Но он овладел собой и сыграл стоика – он вечно должен был кого-то играть и был верен себе даже в такой момент. Он молчал до тех пор, пока актерское чутье не подсказало, что он сможет говорить спокойно.

– Понятно, – сказал он абсолютно невозмутимо.

Он окинул взглядом прошлое, перебирая воспоминания о госпоже де Плугастель. Наконец-то он понял ее странный интерес к нему и нежность, смешанную с печалью, которые до сих пор интриговали его.

– Понятно, – повторил он и добавил: – Конечно, только дурак мог не догадаться об этом давным-давно.

На этот раз вскрикнул господин де Керкадью, отпрянувший, как от удара.

– Боже мой, Андре, из чего ты сделан? Как ты можешь подобным образом принимать такое известие?

– А как я должен его принимать? Разве меня должно удивить открытие, что у меня была мать? В конце концов, еще никому не удавалось появиться на свет без участия матери.

Внезапно Андре-Луи сел, чтобы скрыть предательскую дрожь. Он вынул из кармана платок, чтобы вытереть лоб, ставший влажным, и неожиданно для себя разрыдался.