Герцогиня меланхолически улыбнулась.

— Когда они переезжают?

— Я все сделаю, чтобы сегодня же, государь.

Когда герцогиня вышла, Ла Шатеньере вернулся к королю в кабинет. Он увидел, что король весел, и решил, что сейчас как раз подходящий момент, чтобы задать важный вопрос.

— Я вижу, государь, — сказал он, — у вас добрые вести?

— Превосходные, друг, превосходные… Я вернулся к жизни… дышу полной грудью…

— Тогда, государь, — сказал Ла Шатеньере, — поскольку вы так счастливы, Вашему Величеству следовало бы по этому случаю излить это счастье на других.

— Что ты имеешь в виду?

— Государь, я имею в виду, что некий человек имеет к вам прошение, но не смеет обратиться. Если дозволите, я буду говорить за него.

— Говори! — сказал король и бросился в кресло.

— Помнит ли Ваше Величество, что обещали однажды трем своим дворянам?

— По какому поводу?

— По поводу ее светлости герцогини де Фонтенбло.

Ла Шатеньере произнес эти слова самым непринужденным и равнодушным тоном. На самом деле он знал, какое действие они окажут на Франциска I.

— Помню! — отрывисто произнес король.

— Тогда я спрошу Ваше Величество, остались ли вы при тех же намерениях. Я напомню: король тогда желал сочетать браком юную герцогиню с одним из своих фаворитов.

В первую секунду Франциск I подумал, не сошел ли Ла Шатеньере с ума. Придворный был так хорошо осведомлен о любви короля, что тот даже не стеснялся думать при нем вслух и считал его своим конфидентом.

Ла Шатеньере с крайним вниманием наблюдал за ходом мысли короля.

— Государь, — продолжил он с улыбкой, — прежде всего, замечу Вашему Величеству, что я говорю не за себя, а за одного из своих друзей…

— Д’Эссе?