Хаук повернулся к своим друзьям, и они начали тихонько переговариваться, пока Улаф не сказал, что ветер переменится, если они будут так долго думать. Но Хаук не обратил на его слова внимания и обратился к Сигурду.

– Ни для кого не секрет, что для людей Осойро наступила зима.

– Зима? Я видел более молодые горы! – сказал Бьярни, и Солмунд в ответ назвал его болтливой свиньей, ведь кормчий был почти так же стар, как Хаук и его друзья.

– Все достойные люди знают, что репутация – самое главное, что остается после их смерти. Улаф прав. Какую бы репутацию мы ни имели, как хускерлы ярла Хакона, теперь она бледнее луны при свете солнца. – Он прикоснулся к своей седой бороде. – Мы прячем ее в собственных головах, но кто еще о ней услышит? – Хаук кивнул Сигурду. – Возможно, мы не доживем до того дня, когда ты станешь великим ярлом, Сигурд Харальдарсон, но мы будем частью твоей истории. Мы дадим клятву… если ты поклянешься использовать нас в самых кровавых схватках, чтобы люди о нас узнали. И тогда скальды будут петь о нас, когда мы уйдем.

Это вполне устраивало Сигурда. Он обнажил Серп Тролля и приставил его к левой руке, направив рукоять в сторону Хаука. Так Хаук Длинная Борода из Осойро, сражавшийся в прежние времена за ярла Хакона Поджигателя, стал первым человеком, принесшим клятву верности Сигурду.

Слова клятвы были совсем простыми – как вовремя напомнил Солмунд, день уходил, и ветер мог перемениться в любой момент. Но воины по очереди назвали своих предков, если у них в роду нашлись те, кого стоило упоминать, и рассказали об их деяниях и своих. И, если их послушать, получалось, что каждый из находившихся вне закона людей происходил от самого Одина.

Когда пришла очередь Карстена Рикра, он, как полагалось, поцеловал рукоять Серпа Тролля, после чего принялся хвастать, что однажды доплыл до конца моря и помочился у его края. А напоследок заявил, что видел огромное морское чудовище с руками, длинными, как корабль, за рулем которого он стоял.

Бьярни также принялся бахвалиться, и всем невероятно понравилась история, в которой он умудрился переспать с шестью разными женщинами за одну ночь.

– Насколько я помню, та ночь была темной, как смола, – нахмурившись, сказал Бьорн и почесал щеку, – а наутро пошли разговоры, что из хлева сбежали шесть свиней.

Лишь его брат не посчитал слова Бьорна смешными.

Когда очередь дошла до Вальгерды, все ощутили присутствие сейда в еще большей степени, чем, когда Асгот приносил в жертву быка, – ведь никто из них никогда не видел, как валькирия клянется сражаться за своего господина. Они выслушали рассказ о мужчинах, которых она убила, хотя Вальгерда не знала их имен; мужчин, пришедших ограбить родник или пророчицу, или их обоих, и Сигурд заметил, как переглядываются воины – ведь список убитых ею грабителей получился длинным, как якорная веревка.