*Суд Бати – составные части сакрального слова то есть та жизнь, которую Отец Небесный назначает прожить твоей душе в очередном земном воплощении в полном соответствии с кармой.

И зачем, спрашивается, я об этом рассказываю? Обычная – и не только русская – история о том, как росли вместе друзья, потом, повзрослев, одно общее дело делали, да, извините, обделались… Но вот ведь штука какая. Зачем нужно было «поминать старое», такое вроде бы заурядное, – прояснится уже сегодня вечером. Но о том я ещё не знал.

17 руб. 50 коп. И жди венец…

17 руб. 50 коп. И жди венец…

Я взглянул на часы: до поездки в больницу к Иневу оставалось ещё уйма времени, почти целый день. Хотя «уйма» – громко сказано. Ибо в какой-то знаменательный момент – год или полтора тому – я вдруг понял: раньше мне в делах не хватало порой времени, а теперь – всё больше не хватает жизни. Это, доложу я вам, конкретное, чётко очерченное ощущение: сделать нужно ещё ой как много, хватило бы жизни…

Причины сего понятны: пока молод, даже зрел – дни щёлкаешь, как семечки, коих у тебя целый мешок. Лузгай – не перелузгаешь… Вон их сколько. С лёгкой кинематографической руки даже в сорок лет у нас – «вся жизнь впереди». Поэтому так часто люди, не «укушенные» пока что цейтнотом, время легкомысленно «коротают», а то и вовсе «убивают». Попробуй-ка «скоротать» и уж тем паче «убить» жизнь… Для нормального, не запрограммированного на суицид человека звучит дико и, уж конечно, неприемлемо.

В моём же персональном случае тема усугубляется ещё и тем, что как-то так вышло – я «долго запрягал». И со многим припозднился. Высшее образование получил уж под тридцать. Первый ребёнок проклюнулся почти в тридцать пять, второй – десятком лет позже. Понимать жизнь – надеюсь, по-настоящему – начал после сорока. А разбираться в людях – и того позже. Хотя руководить оными – вот парадокс! – Боги поставили меня как раз рано, в двадцать зеленущих лет. Что я тогда понимал? В чём знал толк? Но вот ведь – как-то рулил, и вроде получалось… Уважали, слушались… Вроде…

– Тэкс-тэкс-тэкс!

Это я в задумчивости машинально прошёлся пальцами по кнопочкам-клавишам своей пишущей машинки. Ну а Любава перестала бы быть Любавой, если б тут же не воспользовалась случаем встрять-впрячься в разговор, который я, её хозяин, вёл исключительно с самим собой.

– О, мой Повелитель! – подчёркнуто почтительно произнесла пишущая машинка (она всегда брала такую тональность, когда не была уверена, что её вступление – уместно). – У тебя есть желание и время поговорить со мной?