И это действительно пришла она – Удача. Теперь я знал наверняка, «кто есть ху». Инев взял меня на абордаж так грубо и зримо не специально – просто он ослаб настолько, что хапок его, гомеопатически выверенный и оттого незаметный во все прежние наши времена, на сей раз получился максимальным и потому столь болезненным для меня. Ему сегодня, чтобы выкарабкаться, требовалось взять много – он и взял.

Есть такая общеизвестная теория, что люди по своей энергетике делятся на доноров и вампиров. Сегодня у нас с «другом детства» случился день практики. Меня интересовало только одно: Инев-то сам об истинной подоплёке наших давних, таких долгих отношений знает? Ну или конкретно: нынче он осознанно брал меня на абордаж, или абордажная кошка впилась в мой борт помимо его сознания – на уровне бессознательно-хватательного рефлекса?

Хотя… Какая, к хренам, разница – сознательно тобой подъедаются, или – неосознанно. Результат-то – один. И сущность подъедающегося – вполне определённа. Если он это может, значит он это и есть.

17 руб. 80 коп. Суперлуние. Точка, точка, запятая…

17 руб. 80 коп. Суперлуние. Точка, точка, запятая…

Золотая луна цвета спелого, зрелого яда…

(Юрий Шевчук. Расстреляли рассветами)

В декабре закат луны происходит уже в свете белого дня. А утром 14 декабря 2016 года я воочию убедился, что суперлуние, о котором накануне трубили все телеканалы и все радиостанции, действительно – сверх луние.

Шёл уж десятый час дополудни, на востоке по-зимнему низко маячило Солнце, день занимался морозный и тихий, а на западе, супротив хозяину и вершителю дня, удивительно высоко над горизонтом, на фоне светло-голубого ясного неба, висела Она. Поначалу серебристая, но с каждой минутой зримо наливавшаяся желтизной – вначале лёгкой, почти белой, оттенка дынной мякоти, потом – всё более и более загустевая в оранж дынной корки. Так, обряжаясь в живой свет поднимавшегося супротив неё дневного светила, луна и сама тщилась стать почти Солнцем. Глянь кто в окно со сна или спьяну – так и с настоящим Солнцем бы спутал.

Но я не был ни спросонья, ни с похмелья. Я стоял в своём заснеженном саду, как пришитый к земле гвоздём. Как примёрзший подошвами к заснеженной, обледенелой дорожке. Стоял – и смотрел. Смотрел неотрывно, как Она, жёлтая, огромная и выпукло круглая, медленно погружалась в густо столпившиеся на западном небосклоне облака, словно ставила на прошедшей ночи большую жирную точку. Но что это? Снизу, слева направо, в подбрюшье луны въехал острым зубцом гребешок облака, и, принялся медленно, миллиметр за миллиметром, выедать из лунного диска обманно-жёлтую плоть дынной корки – и вот уже луна перестала быть точкой. Она теперь – запятая. Большая, отчётливая, упитанная запятая. И я даже знал, перед чем, перед каким таким событием вставал во весь рост этот жирный многообещающий Знак препинания, какое такое продолжение она, сия небесная запятая, мне, Гойде, сулила…