К концу августа 1812 года русское поселение уже отгородилось от диких гор и лесов мощными стенами. По вытянутому жребию, положенному под икону Спасителя, оно было названо Россом144. Открытие форта сопровождалось пушечной стрельбой и лихим пьянством.

Крепко был наслышан Мстислав о трагедии, грянувшей на Аляске, но еще лучше помнил и знал страшную судьбу селения Святого Михаила на Ситке сам Кусков. Колоши145 вырезали и сожгли его, будучи вместе с людьми Барбера, закадычного друга Гелля. Именно поэтому прежде, чем поднимать дома, блокгауз да арсенал, были возведены массивные крепостные стены. Дьяков сам руководил этим делом и гордился вышедшим результатом. На двух углах форта сладили две двухэтажные башни с амбразурами. Высотой стены были до трех сажень из мощных плах, по восьми дюймов каждая. Тес с пиленой доской и битым камнем возили с берега. Люди, зачастую некормленные, искусанные москитом, зло рычали на обессиленных лошадей, вытягивали горемычных кнутами, и раз за разом, день за днем скрипели осями разбитых телег. Боле всего хлебнули маяты, когда по дороге, идущей в гору, тянули крепостные орудия. Пушки без лафетов и колес были уложены штабелем на подводу о шести осях и схвачены меж собой пеньковой веревкой. И надо такому случиться! Уж были у цели, когда в изрытой земле по самые ступицы увязла многопудовая подвода… Мужики рвали жилы, подлаживали колеса буковыми слегами, бросали валежник и доску, забивали до смерти кляч, сами впрягались как бурлаки, покуда не сдюжили дело.

И все же от месяца к месяцу крепость росла и зримо ширилась. Охотники и морского дела старатели, ругаясь и шутя, били сваи из кондовой сосны, закладывая пристань и верфь, тесали лесины для командирского дома, кузницы и будущих кораблей. Уж такой был Кусков. Где бы ни появлялся он, где бы ни оседал — сам без крыши, а верфь закладывал, — знал он боль русских колоний: без паруса да без весел жизни нет. Об одном сокрушались они с Дьяковым: пушек в крепости было негусто, всего двадцать стволов, но пока Бог миловал. Испанцы хоть и точили зуб на северного соседа, но открытых военных действий не вели; краснокожие, наоборот, не скрывали радости объявившимся русским, но веры им было мало. «Сколько волка ни корми — всё равно в лес смотрит», — говаривали зверобои. Соглашался с ними и Мстислав, хотя зла на индеанов не держал, со многими дружбу водил, да и причины покуда серчать не было.

—  Ну, ты чего приотстал, Ляксеич? — выдохнул командир, стоя у открытых ворот крепости. Синий сарафан его жены мелькал уже мимо казармы «промышленных».—Ишь, баба-то моя уже где… Скора на ногу.