— Так вот, кто морочил мне голову, выдавая себя за прозорливца! — воскликнула Джулия, с величайшим презрением взирая на оглушенного. — Хорошо, что я не приняла его откровения за чистую монету! Клео, ты чего?

Африканка выглядела встревоженной, хотя явных поводов для тревоги не было. О том, чтобы вновь запереть заместителя в камере, она не хотела и слышать, а заметание следов так и вовсе назвала бессмысленным занятием.

— Мы попусту теряем время! — торопила она, настойчиво дергая Джулию за платье. — Замешкаемся — и сами не заметим, как сюда нагрянет Моррис!

В конце концов, та уступила, глубоко недоумевая, отчего разбежались охранники и отчего Туоно впал в немилость.

* * *

Скалясь от нестерпимой боли в висках, Люси лежала, на обтянутом кожей диване и бессознательно сжимала руками голову. Моррис решил испытать на ней какое-то из своих излучающих устройств? Что ж, такова расплата за неудавшееся покушение. Невдомек ей было, что Дезастро и сам порядочно исстрадался под воздействием жестких лучей, «генератор» которых пустился теперь наутек вместе с верной кенийкой. Оттенки заката были Люси не по нутру, веки отяжелели — словно свинцом налились, а из-за спертого воздуха она не могла, как следует, вдохнуть, что приводило ее в полнейшее расстройство.

«Не понимаю я этого изувера! Хоть убейте, не понимаю! — шевелила она губами. — Неужели так сложно раздробить мне череп или перерезать горло? Или он не хочет марать руки… после того, как отправил на тот свет больше сотни своих гостей!»

Ее мысли имели свойство выстраиваться друг за другом и следовать в порядке очереди, однако, когда мигрень разыгралась всерьез, — несмотря даже на то, что излученье прекратилось, — в ее бедной черепной коробке начался невообразимый сумбур. И, чтобы распознать в этом бедламе хоть мало-мальски годную мыслишку, требовались усилия, на какие она в данный момент способна не была. Единственное, что удавалось ей относительно легко, так это перемещаться с места на место — пьяной походкой или на карачках, ползком.

Моррис обнаружил ее распростертою на подушках под пологом киноварного цвета, и первым делом обратил внимание на поблескивающие белки закатившихся глаз и на бледность, тем более примечательную, что в комнате с красными покрывалами, красными коврами и красным потолком на любом лице почивал бы неестественный румянец.

— Быстро же Люси ласты склеила! — поразился он вслух.

— Рано радуетесь, я живучая, — хрипловато отозвалась та, пошевелив рукою.

— Чудненько, — осклабился Моррис, поглаживая свою винтовку, точно какого-нибудь домашнего питомца. — Блестяще! Я как раз собирался наружу. Кимура пожаловал.