— Фрося! — представила гостям свою подругу Дуся, показывая на низенькую толстушку.

Мышонок налил всем в стаканы самогона.

— Юре — виноградного вина! — объявила Дуся и сама налила ему стакан из другой четверти.

— Девочки, подставляйте стаканчики, а то будет поздно! — покрикивал Мышонок, больше всех обрадовавшийся представившемуся случаю выпить.

Женщины сначала отказывались, потом выпили «за победу», «за то, чтобы белым скорый конец пришел».

Бескаравайный каждый раз, перед тем как выпить, браво разглаживал усы, а выпив, крякал и смачно закусывал.

— Наше дело, — говорил Бескаравайный, — беляков в море скинуть, а ваше — помогать нам. Вы перекажите, чтобы мужики не сполняли трудовой повинности, дров не заготовляли, скрывались от мобилизации.

Юра предложил позвать второго подводчика.

— Не надо, — возразил Бескаравайный, — пусть покараулит. А отнести, поесть ему надо.

Фрося наложила полную миску всякой снеди. И Юра отнес ее подводчику.

— Ну, пора и честь знать! Где ваши паляницы? Куда муку сгрузить? — Бескаравайный встал с раскрасневшимся лицом.

— Кто же от такого добра уезжает! — запротестовал Сандетов.

— «Нам некуда больше спешить…» — запел было Мышонок, но сразу же смолк, будто поперхнувшись.

Бескаравайный так посмотрел на него, словно это был самый ненавистный враг. Но Мышонка не так-то легко было пронять.

Ударив себя в грудь, он поднял руки к потолку и, снизив голос, насколько было возможно, подражая дьякону, произнес нараспев:

— Господи боже! Все помню! Не пронзай меня глазами насквозь! Жора всегда готов на жертвы ради революции!

Муку завезли в соседний дом. Здесь же взяли соломы, устелили ею дно можары и ее почти двухаршинной высоты деревянные бока, а на солому уложили первые двадцать буханок еще теплого хлеба. Потом заезжали за хлебом еще в несколько дворов.

— А остальные придется подождать, — объявила Дуся.

— Долго? — Бескаравайный нахмурился.

— Часа полтора. Может, чуточку побольше. Он еще горячий. С пылу с жару нельзя навалом везти — сомнется. Надо дать остыть.