Почти семь тысяч женщин собрались в путь.

И вот они двинулись по набережной.

Однако когда процессия дошла до Тюильри, послышался громкий крик.

Чтобы лучше видеть всю свою армию, Майар забрался на тумбу и осведомился:

– В чем дело?

– Мы желаем идти через Тюильри.

– Это невозможно, – отрезал Майар.

– Почему? – в один голос воскликнули женщины.

– Потому что Тюильри – это королевский дом с садом и идти через него без разрешения – значит нанести королю оскорбление, даже более того: это значит покуситься в лице короля на всеобщую свободу.

– Раз так, – отвечали женщины, – попросите у часового разрешение.

Держа треуголку в руке, Майар подошел к часовому.

– Друг мой, – начал он, – не позволите ли вы этим дамам проследовать через Тюильри? Мы пройдем только под аркой и никакого вреда деревьям и растениям в саду не причиним.

Вместо ответа часовой выхватил шпагу и кинулся на Майара.

Майар вытащил свою, которая была на целый фут короче, и стал защищаться. Тем временем одна из женщин, подобравшись к часовому сзади и хватив его палкой от метлы по голове, повергла несчастного к ногам Майара.

Майар вложил шпагу в ножны, шпагу часового сунул под мышку, забрал у женщины ружье и сунул его под другую, после чего поднял упавшую в ходе сражения треуголку и, нахлобучив ее на голову, пошел по Тюильри, где, как он и обещал, женщины ничего не тронули.

Пусть они, перейдя через Королевскую аллею, шествуют в сторону Севра, где им предстоит разделиться на две группы, а мы бросим взгляд на то, что делается в Париже.

Итак, семь тысяч женщин едва не утопили выборщиков, не повесили аббата Лефевра и Майара и не сожгли ратушу, причем не наделать при этом известного переполоха им не удалось.

На отголоски этого переполоха, дошедшие даже до окраин столицы, явился Лафайет.

Он проводил на Марсовом поле нечто вроде смотра. С восьми утра он был уже в седле и, когда пробило полдень, появился на площади перед ратушей.

На карикатурах тех времен Лафайет изображается в виде кентавра с телом знаменитой белой лошади, которая вошла в поговорку.