Жильбер тихонько покачал головой.

– Не беспокойся, Бийо, – сказал он, – мой час еще не пришел.

– Тем лучше, доктор, а вот мой час уже пришел. У меня дома жатва, зерно вот-вот осыплется, у меня земля стоит под паром; у меня любимая семья, и когда я увидел этого покойника, над которым плачет его родня, я понял, что люблю своих в десять раз больше, чем раньше.

– К чему вы клоните, любезный Бийо? Вы что ж, надеетесь, что я вас пожалею?

– Да нет, что вы, – простодушно отвечал Бийо, – просто, когда мне тяжело, я жалуюсь, но жалобами делу не поможешь, вот я и рассчитываю, что сам себе помогу, как сумею.

– Значит, вы…

– Значит, я хочу вернуться к себе на ферму, господин Жильбер.

– А что потом, Бийо?

– Эх, господин Жильбер, я слышу голос, который зовет меня домой.

– Берегитесь, Бийо, этот голос советует вам стать дезертиром.

– Я не солдат, господин Жильбер, какой из меня дезертир?

– То, что вы задумали, Бийо, есть самое настоящее дезертирство, и вам это еще непростительнее, чем солдату.

– Объясните, доктор, почему.

– Как! Вы явились в Париж во имя разрушения, а когда здание уже готово рухнуть, вы надумали дать тягу?

– Да, чтобы под его обломками не задавило моих друзей.

– Вернее, чтобы вас самого не задавило.

– Ну, – возразил Бийо, – подумать немножко о себе самом тоже не грех.

– Хорошо же вы все рассчитали! Как будто камни не летят во все стороны! Как будто они не могут даже на расстоянии уложить на месте трусов, которые спасаются бегством!

– Ах, господин Жильбер, вы же знаете, что никакой я не трус.

– Тогда вы останетесь, Бийо, потому что вы еще нужны мне здесь.