Это место потому и выбрали, что Катрин легко было бы оправдаться, если бы ее здесь застали.

Павильон стоял так высоко над зарослями, что сквозь косо прорезанные окна с цветными стеклами просматривалась вся округа, а выход из павильона был так надежно спрятан в зелени, что всадник на лошади мог в три скачка очутиться в лесу, на нейтральной почве.

Но Питу так часто бывал там и днем, и ночью, он так хорошо изучил местность, что знал, откуда появлялась Катрин, как браконьер знает, откуда выскочит лань, которую он поджидает в засаде.

Изидор никогда не провожал Катрин до леса. Он задерживался в павильоне на некоторое время после ее ухода и следил, чтобы с ней не приключилось никакой беды, а потом удалялся в обратном направлении, и дело с концом.

В тот день, который Питу наметил для атаки, он сел в засаду на пути у Катрин. Он вскарабкался на огромный бук, с высоты своих трехсот лет взиравший и на павильон, и на заросли.

Не прошло и часу, как он увидел Катрин. Она привязала лошадь в лощине и, как испуганная лань, одним прыжком перескочила ров; затем она углубилась в заросли, которые вели к павильону.

Она прошла под тем самым буком, на ветке которого сидел Питу.

Питу оставалось только спуститься со своей ветки и расположиться у подножия дерева. Прислонившись к стволу, он извлек из кармана книгу «Образцовый национальный гвардеец» и притворился, будто читает.

Через час до слуха Питу донесся стук затворяемой двери. Послышалось шуршание платья в листве. Среди ветвей показалось лицо Катрин: она испуганно озиралась.

Она была в десяти шагах от Питу.

Питу замер, держа на коленях книгу.

Но он более не притворялся, будто читает, а смотрел на Катрин с явным желанием, чтобы она это заметила.

Узнав Питу, Катрин испустила тихий сдавленный крик, побледнела так, словно сама смерть предстала ей и протянула к ней руку, и, после секундного колебания, заметного лишь по дрожи в руках и по взметнувшимся плечам, она стремглав бросилась в лес, вскочила на лошадь и ускакала прочь.

Ловушка Питу была хитро расставлена, и Катрин угодила в нее.

Питу вернулся в Арамон, обуреваемый то радостью, то страхом.

Едва он уразумел как следует, что, собственно, он сделал, как ему стало ясно, что его незамысловатый поступок чреват многими опасными последствиями, о коих он и не думал.

В следующее воскресенье в Арамоне должны были состояться военные торжества.

Солдаты деревенской национальной гвардии, уже в достаточной степени обученные или почитающие себя таковыми, попросили своего командира, чтобы он собрал их и устроил им публичное учение.