Заслуживало ли все это смерти?

Правда, это еще не все, что он сделал.

Один трибун отказался встать, когда он проходил.

– Трибун, – сказал он, – может, ты хочешь потребовать у меня обратно Республику?

И поскольку этого трибуна звали Понтий Аквила, Цезарь каждый раз, когда давал какое-нибудь указание, имел обыкновение говорить с иронией:

– Если, конечно, Понтий Аквила не возражает…

Однажды, когда он возвращался с Альбы, его друзья торопливо вышли к нему навстречу и обратились к нему как к царю; но Цезарь, увидев, что это вызвало недовольство в народе, принял оскорбленный вид и ответил:

– Меня зовут не царь; меня зовут Цезарь.

И все заметили, что всю обратную дорогу он был чем-то недоволен.

В другой день, когда сенат назначил ему какие-то чрезвычайные почести, сенаторы явились на площадь, чтобы уведомить его о своем решении; но он, приняв их как просто каких-то частных людей, ответил им, не вставая, что следовало бы скорее сократить его почести, чем увеличивать их.

Почему же он не встал перед сенатом?

Плутарх утверждает, что он хотел встать, но испанец Бальб удержал его, сказав: «Ты что, забыл, что ты Цезарь?»

Дион Кассий называет другую причину, которая нравится нам больше; он говорит, что тот, кого только что объявили богом, в тот день имел расстройство желудка, и боялся, поднявшись, явить свою очевидную принадлежность к роду человеческому.

Он сам, Цезарь, оправдывался боязнью эпилептического припадка.

Наконец, в другой день, – в день Луперкалий, который некогда был праздником пастухов, но в который в эти времена молодые люди из лучших домов Рима и большинство магистратов бегали нагими по городу с кожаными ремнями в руках, и стегали ими всех без разбору, кто попадался им на пути, – в тот день Цезарь, сидя на своем золотом кресле, присутствовал на празднике.

Это золотое кресло упоминается довольно часто: дело в том, что золотые кресла были предназначены для религиозных церемоний.

Итак, Цезарь, сидя на золотом кресле, присутствовал на этом празднике, когда Антоний, который в качестве консула принимал участие в священном беге, приподнялся на руках своих друзей и протянул ему диадему, обвитую лаврами.

Несколько человек, специально поставленных для этого, захлопали в ладоши. Но Цезарь оттолкнул подношение, и рукоплескания раздались отовсюду. Тогда Антоний протянул ему венец второй раз, при поддержке все тех же сообщников; но и во второй раз Цезарь ответил жестом отказа, и на этот раз рукоплескания зазвучали еще громче.