Перехватчик тотчас же рванулся вверх, в глазах потемнело, тело приобрело свинцовую тяжесть — Соболев на несколько секунд потерял сознание. «Не меньше девяти «д», — промелькнула мысль. — Наверное, сорвало подвесные баки».

Он и не думал раньше, что сможет перенести такую страшную перегрузку.

Теперь истребитель круто лез вверх. Слишком круто — на миг уступив воле и выдержке человека, он снова не хотел повиноваться. «Кадушка» перешла в «свечу», машина чуть ли не вертикально, как ракета, неслась вверх, и нос ее задирался все больше и больше.

Скорость падала. Вот-вот истребитель сорвется в «штопор» — тогда быстрота падения будет настолько огромной, что, возможно, и катапульта не спасет.

На земле неотрывно следили за поведением перехватчика. Локаторы отмечали каждый его маневр, и люди, напряженно застывшие у индикаторов, видели опасность, которая грозила пилоту.

— Катапультируйтесь! — донеслось с командного пункта. — Катапультируйтесь, тридцать первый!

В запасе у него было еще несколько секунд, а это немало в его положении.

Он попытался свалить истребитель на крыло, чтобы перейти в пике и не допустить «штопора». Пике все же лучше, чем «штопор», пике поможет ему вновь обрести власть над самолетом.

— Катапультируйтесь, тридцать первый! Вы идете к морю!

Пике не получается, машина продолжает беспорядочно падать. Все ли он сделал? Надо попробовать еще раз, еще раз — последний… Соболев выжимал педали, пытаясь нащупать тот момент, когда самолет снова, хоть на миг, станет управляемым. Элероны… что с элеронами?

Боковым зрением, которое так хорошо развито у пилота, он успевает схватить показания приборов.

Девять тысяч метров. Восемь пятьсот. Восемь.

Облака колыхались в лобовом стекле, приборы отмечали вращение, скорость снижения нарастала.

— Тридцать первый, вы над морем. Приказываю, вы слышите, приказываю: катапультируйтесь немедленно!

Семь тысяч метров, шесть, пять пятьсот.

Нет, ничего не получается.

Надо выполнять приказ. Если он не катапультируется сейчас, будет поздно — никто не узнает, как вела себя в различных маневрах машина, а это важно, очень важно.

Он снял ноги с педалей и постарался поставить их на подножку кресла. Центробежная сила вращения разбрасывала в сторону руки и ноги, не давала возможности собраться. Он ослабел от неустанной борьбы с самолетом, от перегрузок, от нервного напряжения.

«Ну, еще немного, — приказал он себе. — Скорей же!»

Наконец удалось подтянуть, поджать ноги. Привычным движением он потянул красную скобу, закрывая лицо защитной резиновой шторкой, которая должна была спасти глаза в момент удара о воздух.