– Вот, друг мой, – скомандовал де Гранден, потянув меня за рукав. – Давайте остановимся здесь на мгновение и спросим уважаемого джентльмена, который управляет этим заведением, о том, что мы должны узнать.

– О чем… – начал я, но сразу остановился, поняв бесполезность моего вопроса.

Жюль де Гранден уже выскочил из машины и вошел в маленькую аптеку.

Без преамбулы он обратился к аптекарю беглым итальянским потоком слов, получая односложные ответы, которые постепенно становились все более подробными, сопровождаясь размахиванием рук и поднятием плеч и бровей. То, о чем они говорили, я не мог знать, поскольку не понимал ни слова по-итальянски, но я слышал, как некоторые из них повторялись несколько раз в течение трехминутного оживленного разговора.

Когда де Гранден, наконец, повернулся, чтобы покинуть магазин, с благодарным поклоном хозяину, он был так близок к полному восторгу и удивлению, которых я никогда у него не видел. Его глазки были округлены от глубочайшего изумления, а его узкие красные губы сжаты под линией тонких светлых усов, будто он собирался издать тихий, беззвучный свист.

– Ну? – спросил я, когда мы вернулись в машину. – Вы узнали то, что вам было нужно?

– Э? – рассеянно ответил он. – Что я обнаружил… Троубридж, друг мой, я не знаю, что узнал, но вот в чем я уверен: те, кто сжигал ведьм в старину, не были такими уж глупцами, как мы думаем. Parbleu, в этот момент они ухмыляются нам из могил, или я очень ошибаюсь. Сегодня ночью, друг мой, будьте готовы сопровождать меня обратно в дом сирот, где дьявол одобряет тех, кто умело исполняет его дело.

В тот вечер он был похож на одну из муз, едва жуя и, казалось бы, не понимая, какую еду он взял, отвечая на мои вопросы рассеянно или совсем забывая о них. Он даже забыл зажечь свою обычную сигарету между ужином и десертом.

– Nom d’un champignon, – пробормотал он, рассеянно глядя в чашку с кофе. – Должно быть, так оно и есть… Но кто поверит?

Я вздохнул от досады. Его привычка бормотать вслух, но без объяснений своих мыслей, когда он словно передвигал фигуры на своей мысленной шахматной доске, всегда меня раздражала. Но я ничего не мог поделать с тем, чтобы заставить его не утаивать всей информации, пока он не достигнет кульминации тайны. «Non, non, – отвечал он, когда я просил его всё рассказать мне, – чем меньше я говорю, тем меньше опасности показать себе, что я большой дурак, друг мой. Позвольте мне рассудить это дело по-своему, умоляю вас». На том история и заканчивалась.