Когда он снова пересек кухню, чтобы помочь суперинтенданту, находящемуся без сознания, раздался странный, приглушенный шум из соседней комнаты. «Qui vive?»[196] – крикнул он резко, поставил стакан воды на комод и бросился к дверям. Его правая рука опустилась в карман пиджака, где лежал заряженный пистолет.

Я последовал за ним. Он пошарил по стене, нашел электрический выключатель и нажал на него, заливая комнату светом. На диване под окном, связанная по рукам и ногам полосками, вырванными из шелкового шарфа, с заткнутым ртом другой шелковой тряпкой, лежала маленькая Бетси, ребенок, который сообщил нам, что она боялась боли, когда мы совершали нашу псевдоинспекцию в приюте накануне.

– Morbleu, – пробормотал де Гранден, когда освободил малышку от уз, – это ты?

– Мать Мартина пришла за Бетси и связала ее, – сообщил нам ребенок, поднимаясь в сидячую позу. – Она сказала Бетси, что отправит ее на небеса к ее папе и маме, но Бетси должна быть хорошей и не суетиться, пока ее руки и ноги связаны. – Она слегка улыбнулась де Грандену и спросила: – Почему мать Мартина не приходит к Бетси? Она сказала, что придет и отправит меня на небеса через несколько минут, но я все ждала и ждала, а она не пришла, и ткань на лице продолжала щекотать мой нос и…

– Мать Мартина ушла по делам, ma petite, – прервал ее француз. – Она сказала, что не может отправить тебя к твоим папе и маме, но если ты очень хорошая маленькая девочка, ты можешь пойти к ним когда-нибудь. Тем временем, – вот лучший заменитель, который я могу найти для тебя вместо небес сейчас, chérie.

Он пошарил в кармане пиджака, и наконец, достал коробочку конфет.

– Ну, старина, я должен признать, что вы выбрали верный путь в расследовании, – поздравил моего друга я, когда мы ехали домой сквозь начинающийся рассвет. – Но я в жизни не смогу понять, как вы нашли его.

Ответная улыбка де Грандена была слабой. Ужасы, которые мы наблюдали в доме смотрительницы, были слишком тяжелы даже для его железных нервов.

– Отчасти это была удача, – признался он устало, – и отчасти – плод раздумий. Когда мы впервые приехали в дом сирот, мне нечего было сказать, но я был убежден, что малыши добровольно не убегали. Окружающая обстановка казалась слишком хорошей, чтобы принять такую гипотезу.

Всюду, где я смотрел, я видел свидетельства любящей заботы и лица, которым можно доверять. Но где-то я чувствовал, – как старая рана чувствует изменение погоды, – было что-то злобное, какая-то злая сила, работающая против благополучия этих бедняг. Где это могло быть, и кем оно было? «Это нам нужно выяснить», – сказал я себе, глядя на персонал в часовне.