— И все же, согласись, Шримп, Клейтон не бывает неправ,— отвечал Джерри Лукас.

Синг Тэй не умер. Японский штык проколол тело китайца, не задев жизненно важных органов, хотя и нанес жестокую рану. Два дня Синг Тэй пролежал без памяти в луже собственной крови. Потом, придя в себя, вылез из пещеры, страдая от боли и слабости, вызванной большой потерей крови, и медленно побрел, чуть не теряя сознание, по тропинке в деревню вождя Тианг У мера.

Люди Востока легче примиряются со смертью и страданием, чем люди Запада,— настолько велика разница в их мировоззрении. Но Синг Тэй не хотел умирать. Пока была жива надежда, что его любимая мисси не убита и нуждается в нем, он должен был жить. В деревне Тианг Умара он надеялся что-нибудь узнать о ней. Вот тогда он и решит

для себя, жить ему или умереть.

Итак, верное сердце Синг Тэя билось, хотя и слабо.

Все же бывали моменты, когда он сомневался, хватит ли у него сил дойти до деревни.

Он как раз и предавался этим горестным мыслям, когда, к своему великому изумлению, увидел почти обнаженного великана, внезапно появившегося на тропе перед ним. Бронзовый гигант с шапкой черных кудрей смотрел на Синг Тэя добрыми серыми глазами.

— Это конец,— подумал китаец.

Клейтон спрыгнул перед бредущим китайцем с ветвей нависшего над тропой дерева. Он заговорил с ним по-английски. Синг Тэй, поборов испуг, ответил на специфичном жаргоне, которым пользуются жители Малайского архипелага. Это смесь английских и китайских слов. В Гонконге Синг Тэй несколько лет жил в домах англичан и кое-как мог объясниться по-английски.

Клейтон заметил пропитанную кровью одежду и увидел, что китаец вот-вот упадет от полного изнеможения.

— Откуда у тебя такая рана? — спросил он.

— Японец. Человек-макака проткнул меня штыком.

Вот здесь,— Синг Тэй показал пальцем на свой бок.

— За что? — спросил Клейтон.

Синг Тэй рассказал свою историю.

— Здесь поблизости есть японцы?

— Моя так не думает.

— Далеко ли до той деревни, куда ты хочешь попасть?

— Теперь не очень далеко. Моя думает — одна миля.