Габулу офицер велел временно отправить в тюремную камеру, а фон Харбен в сопровождении ординарца вошел в одну из сторожевых башен, закрывающую вход в бастион.

Кабинетом офицеру служила маленькая пустая комнатка, располагавшаяся рядом с большим помещением кордегардии, где размещался караул. Меблировку офицерской комнаты составляли грубый стол, скамья и пара неуклюжих стульев.

— Садись,— велел офицер, когда фон Харбен переступил порог его обиталища.— Расскажи мне о себе. Если ты не лжешь, говоря, что пришел не из Кастра Сангвинариуса, то откуда же ты явился? Как сумел попасть в нашу страну?

— Я прибыл сюда из Германии,— ответил Эрих фон Харбен.

— Да ну! — воскликнул офицер.— Германцы — такие свирепые варвары! Они невежественны и вовсе не знают языка, на котором говорят в Риме. Даже так, как ты, не умеют.

— А давно ли ты видел германцев? — спросил офицера фон Харбен.

— Сам я, естественно, их никогда не видел,— усмехнулся офицер,— но наши историки подробно описывали их облик и нравы.

— А историки когда в последний раз их наблюдали? — не унимался фон Харбен.

— Да полно тебе! Сам Сангвинариус упоминает о германцах в своем жизнеописании.

— Сангвинариус...— пробормотал озадаченно Эрих. Он даже не слышал этого имени. Видимо, труды славного Сангвинариуса затерялись в веках и не дошли до нынешних времен.

— Сангвинариус сражался против германских племен в 832 году по римскому летосчислению,— пояснил офицер.

— Это приблизительно тысяча восемьсот тридцать семь лет тому назад,— мысленно подсчитал фон Харбен.—

Согласись же,— обратился он к офицеру,— довольно много времени прошло. Германцы очень продвинулись в своем развитии.

— А почему бы вдруг? — удивился офицер.— Никаких известий в нашу страну об этом не поступало. Последний, кто рассказывал о германцах, был Сангвинариус, а он вот уже тысячу восемьсот лет, как умер. Но мне кажется маловероятным, чтобы варвары сильно изменились. Перемены к лучшему происходят только с римскими гражданами. Они цивилизованный народ.

— Может, ты хочешь сказать,— с надеждой продолжал офицер,— что попал в Рим из Германии в качестве пленника и там, очутившись в культурной среде, получил образование и выучился нашему языку? Правда, платье на тебе странное... Наверное, это варварские одежды. Ни в Римской империи, ни в каком другом месте такой одежды не носят. Но продолжай свой рассказ.

— Мой отец — врач-миссионер в Африке,— продолжал юноша.— Часто, когда навещал его африканское поместье, я слышал легенду о затерянном народе, издавна живущем в горах, которые местные негры именуют горами Варамааза. Туземцы рассказывали странные истории о белых людях, обитающих в сердце гор. Они считают их ожившими духами умерших предков. Легенды изобиловали потрясающими реалистическими деталями. Вот я и отправился в горы проверить, что дало основу столь красочным рассказам. Мы собрались исследовать горы Варамааза в сопровождении отряда чернокожих, но негры банту очень суеверный народ. Древние предания, связанные с этими местами, наводят ужас на их невежественные души. Негры крепились, пока мы не подошли к отрогам гор и стали там лагерем. Они выдержали вблизи колдовских, по их понятиям, мест всего одну ночь. Наутро все сбежали. Правда, потом мой личный слуга Габула, тот, кого ты распорядился посадить в тюрьму, вернулся, мучимый угрызениями совести. Вместе с ним мы дошли до каньона и по узкой расщелине спустились вниз, чуть не утонув в болоте, потом отыскали речушку и отправились по ее руслу туда, где еще с вершины горы я заметил остров и строения на нем. Но не прошли мы и четверти дороги, как нас захватили воины, плывшие в пироге. Они и доставили нас сюда.