— Хорошо, я понял,— кивнул Тарзан,— Иди вперед.

Но Итингу сделал вид, что не расслышал конца фразы.

Он, услужливо согнувшись, отворил дверь и приглашающе взмахнул рукой. Тарзан шагнул в темноту и сразу же понял, что его предали.

Нападавшие действовали так быстро, что на запястьях человека-обезьяны наручники замкнулись прежде, чем он сделал хотя бы малейшее движение. Случилось то, что Тарзан ненавидел больше всего на свете,— он снова был скован. Его опять лишили свободы.

 Глава 13 КАССИУС АСТА

 Глава 13

КАССИУС АСТА

Чудесной лунной ночью, пока юный фон Харбен наслаждался в цветущем саду виллы Септимуса в Каструм Маре обществом прекрасной Фавании, на другом краю Затерянной долины отряд темнокожих легионеров тащил скованного Тарзана через весь город, направляясь к Колизею — зданию, где помещалась местная^ тюрьма.

Далеко на юге, на самой верхушке гигантского дерева дрожала от страха и одиночества маленькая перепуганная мартышка, ибо в этот самый момент под деревом в густом мраке бесшумно двигалась гибкая тень Шиты-леопарда.

Матеус Прокус возлежал на пиршественном ложе во вновь отстроенном зале своего богатого приятеля. В голове юноши приятно шумело от выпитого вина. Несимпатичная крысиная мордочка Фастуса мелькала где-то далеко. Матеус специально устроился так, чтобы его не видеть.

Фастус же, казалось, был в самом лучезарном расположении духа. Обычно брюзгливый и невоздержанный на язык, императорский сынок прямо источал удовлетворение. Он несколько раз заводил разговор о чужеземном белом варваре, оскорбившем его отца, весело вспоминая, как тот дважды ухитрился сбежать от конвоировавших его легионеров.

— Ну, если он попадется мне, то так легко ему не улизнуть,— хвастливым тоном заявил Фастус.

Матеус Прокус не сдержался.

— Но ведь он уже был в твоих руках,— напомнил он хвастуну,— в саду Далекты. Почему же ты его не задержал?

Фастус покраснел и насупился.

— Но на этот раз уж я не позволю ему сбежать,— заявил он после минутного молчания.

— На этот раз? — удивился Прокус,— Его снова схватили?

В голосе молодого патриция не было смятения, один лишь интерес, хотя слова Фастуса прозвучали для него как гром с ясного неба.