Когда тюремщик отвел Тарзана в камеру, он с удивлением обнаружил внутри одного лишь Прокуса.

— Добро пожаловать, Тарзан,— радостно приветствовал его узник.— Я уже не надеялся увидеть тебя снова. Ты не мертв и не на свободе? Почему?

— Таково правосудие цезаря,— усмехнулся Тарзан.— Но по крайней мере наши друзья свободны. Я вижу, их здесь нет.

— Ты заблуждаешься, варвар,— вмешался в разговор тюремщик.— Твои друзья закованы в другой камере.

— Но ведь они завоевали свободу! — возмутился Тарзан.

— И ты тоже,— с ехидной улыбкой ответил тюремщик.— Может быть, тюрьма тебе снится?

— Какая несправедливость! — вскричал Прокус,— Этого нельзя допустить.

— Почему же? — пожал плечами тюремщик.— Если это уже сделано.

— Но в чем причина коварства? — допытывался патриций,— Раньше даже такая свинья, как Сублатус, соблюдал обычаи древнего состязания. Кто добывал себе свободу в кровавом бою, мог ею воспользоваться, невзирая на то, какое преступление привело его в тюрьму, а потом — на арену.

— Я всего лишь простой солдат,— ответил тюремщик.— Но на плечах у меня голова, а не болванка для ношения каски. Я соображаю так, что цезарь боится тебя, варвар, и твоих друзей. В воздухе пахнет бунтом черни. Народ на стороне варвара, а варвар и его друзья — на стороне Сплендидуса. Вот какие дела.

— Понимаю,— пробормотал Прокус.— И поэтому мы задержимся в этих стенах на неопределенное время.

— Я бы не сказал, что надолго,— с каким-то странным выражением в глазах ответил тюремщик, закрывая дверь на все замки и оставляя узников одних.

— Мне не понравился тон, каким он сделал свое последнее замечание,— обратился Прокус к Тарзану.— Боги против нас, даже друг отказался помогать нам.

— Ты имеешь в виду Аполлония? — поинтересовался Тарзан.

— Именно его,— ответил Прокус,— Он обещал принести мне ключи от камер и до сих пор не явился. Если бы он выполнил обещание, мы могли бы бежать.

— Еще не все потеряно,— ободряющим тоном произнес Тарзан,— Пока я жив, я не могу считать себя мертвым. Подождем, что произойдет дальше, не будем терять надежду.

Ты не знаешь вероломства и коварства Сублатуса,— возразил патриций.

— И цезарь не знает, на что способен Тарзан,— усмехнулся человек-обезьяна.

Ночь окутала город, отняв даже слабенький лучик, еле просачивающийся сквозь зарешеченные окна. Но ненадолго. Сквозь отверстие в двери, так называемую кормушку, стал виден отблеск пламени. Кто-то шел по коридору, освещая себе путь факелом.

Днем было мало тех, кто наведывался в тюремную камеру. Рабы дважды приходили, принося пищу и воду. Время от времени в кормушку заглядывала охрана. Иногда на шум в камере являлся тюремщик. Но вот ночной визит заставлял думать о неприятных новостях.