— Я сделал… Не мог иначе… — возвращаясь издалека, чуть слышно пробормотал Сергей. — Остальное… неважно.

Он умолк, так и не высказав, что занимало его еще совсем недавно. Мысли те, несмотря на всю их выстраданную значительность, теперь казались Сергею не стоящими даже того, чтобы, напрягаясь, переводить их в слова.

«Неважно, неважно, все теперь неважно, — не то вслух, не то про себя повторял он. — Важно совсем-совсем другое. Важно…»

— Почему же вдруг неважно? — прицепился Бардошин. И забурлил: — Знать, что отомщен, неважно? Знать, что твой враг понес наказание. Что он не существует больше. Сладостный миг отмщения!.. Ты мне мозги не засоряй. Я тебя спрашиваю, зачем ты меня вытаскивал, отчего не прикандыкнул? Я же был в твоих руках. Боишься правду сказать?

Голос Бардошина временами истаивал и стихал до полушепота, ядовитого, полного сарказма, издевки, ненависти и, может быть, ужаса?.. Но, подхлестнутые злобой, взбодренные ненавистью силы возвращались и кружили голову. Вздрагивая от лихорадочного возбуждения, лихорадочно забрасывал Сергея своими обвинениями:

— Бои-ишься. Вернячок! Смотрите, любуйтесь, какой я замечательный, врага своего вытаскиваю! Хочешь, я тебе ее скажу, твою правдочку?.. Если б не твое дутое самомнение и игра в так называемое благородство? Ради этого самого благородства да чтобы потешить гордость свою перед… Потешить да покрасоваться!.. Угробить себя готов. И гробил не раз, по крайней мере, свою карьеру. Думаешь, не знаю? Я о тебе много чего разузнал. И про кандидатскую; думаешь, тебе простили? Да тебя презирают, если хочешь знать. И смеются над тобой. Скажите, какой выискался борец за экологическую гармонию! С Кенозером — всех против себя настроил. А значит, и против твоих предложений. Онега-то — ха-ха! К нам водичка пойдет. Усек? Да ты спасибо должен мне сказать. Бутылку «Наполеона» поставить. Ясно? — Он опять попытался рассмеяться.

Но не до смеха ему было. Лишь только замолчал — боль в ноге навалилась ужасная и страх перед ночью, страх перед непомерно долгим ожиданием помощи, и явится ли помощь?.. В то же время его уязвленное самолюбие, растоптанное самоуважение требовали и взывали утвердить себя, заставить этого человека, в котором он теперь видел причину всех неудач, уничтожиться, если не физически, то морально, до конца разрушить его самоуверенный покой.

«Будь он проклят! Он, Сергей, виноват во всем, его проклятая уверенность… Именно она позволяет ему выдержать, когда всякий другой был бы растоптан. Ну ладно же, ладно… Слушай…»

— Признаюсь, не хотел, да уж ладно, — повел Бардошин другим вовсе голосом, почти ласковым, несмотря на хрипоту. — Ты вроде бы мне помог, я тоже… тебе открою… Чтобы знал, кто есть кто! Слышишь? Не хочешь слушать? Ничего, услышишь!