— Твоя фамилия не Кукарекин случаем? — обратился к Павлу Ревмировичу маленький. Вот уж борода так борода, до самых очков зарос, один нос розовой пипкой проглядывает.

— Не Кукарекин, а Ко-ка-ре-кин, — выговорил Павел Ревмирович по слогам. — А что?

— Телеграмму для тебя захватили. Вадим, передай этому петушку.

Паша развернул сложенный вчетверо бланк с неровно наклеенными белыми полосками, на которых без знаков препинания было отпечатано: «ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ЦЕЛУЮ СВЕТЛАНА».

Он и забыл про свой день рождения. Да, вчера, как раз в тот страшный день, двадцать седьмого августа. Он и позабыл. Ведь вот как бывает, начисто вылетело из головы. А она помнит. Помнит! Ура, хотелось ему крикнуть. Ура, ура, Светочка помнит. «Светлана» — подписалась, без отчества. Без фамилии. Целует… Тогда… жизнь продолжается. Тогда есть ради чего терпеть и добиваться. И погибать есть во имя чего. Целует. Света целует!..

Запело чудесной кантиленой и прорвалось из души, из самых ее глубин, где таилось под массой наносного, а все равно заставляло вытягиваться, одолевая невзгоды, не давало смириться с унынием, с циничным безразличием, с соблазном подлого успеха, прирасти к ним, почувствовать своими; прорвалось вопреки трагедии, тяжелее которой не знал, а может быть, и благодаря ей тоже (отголоском скользнула несчастная история с вороновской невестой, обожгла неожиданной схожестью каких-то косвенных, сыгравших свою гибельную роль причин и отлетела до времени); прорвалось и затопило почти молитвенное чувство удивления перед неожиданным, оглушающим счастьем и красотой мира. И понесло, разрастаясь до колотья в груди, до благодатных, освобождающих слез, которые вот-вот готовы были пролиться и которые сдерживал — люди же кругом, несчастье, Сережа, самый близкий ему и дорогой после Светланы человек, которую любил теперь, казалось ему, всеми любовями на свете…

Страшно сознавать, что лишился Сергея, и все-таки не смерть торжествует. Как-то это он сейчас четко очень понимал. А может, и не лишился? Разве то, что воплощал собою Сережа, ушло? Не окрепло, напротив, обретя иные формы, в которых оказывалось еще более убедительным и необходимым, несмотря на кажущуюся уязвимость? Вот оно какой-то своей стороной явилось перед ним…

— Что, мужички, Жору обиходили, давайте другого готовить, — сказал Семенов, привычный, похоже, и к слезам, знавший, чем меньше обращать внимания и обсуждать в некоторые моменты беду и страдание, тем лучше. — Репшнур валяется, им и обвяжем. Хватит, нет? Мало, еще добавим, этого добра у нас навалом. Воронов, не хочешь принять участие? Родственник, говорили, он тебе?