– Давай после об этом поговорим. Идём к столу.

Угощать брата особо было нечем. Милдрет поставила на стол чугунный горшок с чечевичной похлёбкой, положила три головки чеснока, каравай хлеба, испечённого пополам с древесной корой и лебедой, да и мелко мелко нарезала остатки вяленной оленины. Одо нахмурясь, рукой пригласил брата к столу.

– Чем богаты…

Бьёрн хлопнул себя рукою по лбу.

– Ах ты, Господи, прости меня грешного, забыл! Эй, ты, как там тебя, Хедрик? А ну ка, быстро тащи с телег гусей, сухари, окорока свиные…

– Не надо, Бьёрн.

– Да, и бочонок вина не забудь, – кинул Бьёрн в спину изголодавшегося и глотающего слюну от одного только упоминания о таком изобилии Хедрику, словно не слыша брата. – Хорошее вино, из подвалов нашего отца настоятеля. Старое, крепкое и сладкое. Он же повелел мне, по пути, посетить епископов в Лондоне, передать от него поклон и дары, потом аббатство Клюни, что в Бургундии, Рим, да и все Святые места, что встретяться нам по дороге. И всем он приготовил дары и подарки, так что, телеги полны, и монахи с моими паломниками не изголодают. Идём, а они милостыньку просят, у всех встречных, да так жалобно. И воруют, падлы! Не успели войти в какое-то селение, как один тащит двух кур. «Что ж ты делаешь то, гад?» – спросил я у него. «Ведь ты украл этих кур, у такого же серва, каким вчера был сам!». А он мне в ответ, знаешь что: «Ничего мол, серв не обеднеет, а я, в Святой земле, искуплю грех воровства». Пришлось высечь стервеца. А кур, кур мы съели. Не пропадать же добру. Эй, старая, там на телеге, в клетке, возмьешь птицу, какая приглянется, и приготовишь нам на утро.

Милдрет, жуя беззубым ртом свиной окорок, только кивнула головой.

Один из паломников, подойдя к Астрид, что-то проговорил ей, а потом, запустив руку в корсаж, ухватил за грудь. Одо размахнувшись, швырнул свою глиняную чашку в голову наглеца.

– Охолони!

Бьёрн захохотал.

– Ловко! Пшёл прочь, отсель, ступай на двор, и не смей баловать. Узнаю, яйца оторву!

После обильной и сытной трапезы, когда Одо всё поведал Бьёрну о своём житье, далеко за полночь, они улеглись спать.

На рассвете Бьёрн проснулся первым, и выйдя во двор, поёживаясь от крепкого утреннего мороза, справил нужду. Паломники, тесно прижавшись друг к другу, вповалку спали у затухающего костра. Равномерный храп доносился и из хлева. Бьёрн обошёл двор, оглядывая высокий частокол, добротно возведённую из толстенных бревён башню, большой дом у её подножья, прочно построенные амбар и конюшню. Поднявшись на стену, он пнул ногой прикорнувшего воина.