– Я. Неплохое ты себе сымпровизировал алиби на случай убийства, Кон.

Лихорадочно блестящие глаза на мгновение сощурились.

– Кто ведет речь об убийстве?

– Я веду. Ты включил моторы и свет тоже, так, чтобы было видно и слышно из дома, а затем бегом поднялся вверх по реке, перешел по камням на ту сторону и подстерег Жюли на прогалине.

– А если и так? – Сощуренные глаза недобро отсвечивали. Раскачиваться он перестал. Внезапно я осознала то, что следовало понять куда раньше, еще до того, как Кон подошел вплотную. Он напился и был пьян. В дыхании его отчетливо ощущался запах виски. – А если и так? – мягко осведомился ирландец.

– Адам был прав. Ты и в самом деле намеревался убить ее, Кон.

Последовала недолгая пауза. Взгляда Кон не отвел.

– А если и так? – тихо повторил он.

– Одно могу сказать, – твердо заявила я. – Если ты думал, что я потерплю подобные штучки, ты, верно, слабоумный дурень. Или ты вообще не даешь себе труда задуматься? Ты сам недавно говорил, что, дескать, уверен в моей порядочности, помоги нам всем Господи, потому что иначе побоялся бы ввязываться в мою затею. Так вот, бестолковый ты уголовник-неумеха, неужто ты и впрямь думаешь, что я позволю тебе убить Жюли? Да я камня на камне не оставлю от всей аферы, да и себя не пощажу!

Кон снова расхохотался, нимало не смутившись.

– Хорошо, моя прелесть, убийство исключается. Но я, знаешь ли, вовсе не такой идиот, как тебе кажется. Тебе полагалось пребывать в полном неведении. О, поутру ты вольна была заподозрить все, что угодно, когда тело бедняжки-утопленницы вынесло бы на гальку, да только что тут докажешь? Ты бы молчала как рыба да держалась за дедушкину руку, верно?

– Ох, боже мой, – воскликнула я. – И подумать только, что нынче вечером я тебя даже пожалела, уж больно одиноким ты казался!

– Ну что ж, хуже ведь никому вроде не стало, верно? – бодро отозвался Кон. – Ежели не считать подарочка на память от Форреста. – Он коснулся щеки. – Тебе удалось-таки заткнуть ублюдка?

– Не знаю.

Кон снова принялся раскачиваться взад-вперед. Где-то в глубине этих лихорадочно блестящих глаз затаился смех, и еще – настороженность, и еще – задумчивая сосредоточенность, от которой у меня по коже почему-то побежали мурашки.

– «Адам», я не ослышался? С какой стати ты зовешь его Адамом, лапушка?

Сердце мое дрогнуло, и к горлу подступил приступ тошноты. Я заговорила и с облегчением убедилась, что голос мой звучит вполне ровно и очень устало:

– Это единственное, на чем вы с Лизой споткнулись. Похоже, они с некоторых пор звали друг друга просто по имени. Когда я сегодня зашла за клубникой, он окликнул меня как Аннабель… А теперь я иду в дом. И разговаривать с тобой не стану. Я с ног валюсь, а ты не в том настроении. Поговорим днем: время терпит. Повезло тебе, что ничего серьезного не случилось, хоть ты такой удачи и не заслуживаешь; и я даже предположить не берусь, что предпримет завтра Адам Форрест, но в данный момент мне, по чести говоря, все равно.