Должно быть, миг неожиданной радости сослужил мне ту же службу, что внезапная молитва Старого Морехода, ибо почти сразу после того я заснула глубоким сном, а когда вновь посмотрела в окно, уже совсем рассвело, а птицы, как обычно, распевали в кустах сирени. Спать не хотелось ни капельки, а во всем теле ощущалась та легкая безмятежная невесомость, что порой является результатом бессонной ночи. Я поднялась и подошла к окну.

Похоже, было еще совсем рано. На травах и листьях лежала густая, седая, точно иней, роса. Воздух отдавал неуловимой прохладой, как начищенное серебро. Все кругом замерло в преддверии скорого наступления грозового зноя. Издалека, со стороны Уэст-лоджа, послышался тонкий петушиный крик. Сквозь просвет деревьев слева от меня я краем глаза заметила рыжий блик – там пасся на мокрой траве подросший жеребенок Форрестов.

Мне думается, порой наши безотчетные порывы рождены не прошлым, а будущим. Не успев даже четко осознать, что делаю, я натянула узкие серые брючки, светло-желтую рубашку, сполоснула лицо холодной водой, наскоро причесалась и, выйдя из спальни, бесшумно, как тень, скользнула вниз по лестнице. Дом безмятежно спал. На цыпочках я прокралась через кухню и десять минут спустя с уздечкой в руке толкнула воротца, выходившие на луг, где пасся Роуэн.

Стараясь держаться под прикрытием деревьев, так чтобы, даже если в Уайтскаре кто-нибудь и проснулся, меня бы он не заметил, я тихо пошла вдоль изгороди к молодому коню. При моем приближении он поднял голову и теперь пристально следил за мной, насторожив уши. Я остановилась под калиной, где живая изгородь ненадолго прерывалась заборчиком с двумя перекладинами, и уселась на верхнюю, поигрывая уздечкой. Метелочки соцветий калины, кремовые, как густые девонширские сливки, уронили мне на плечо несколько струек холодной росы. Тонкая рубашка мигом промокла. Потерев рукой влажное пятно, я подвинулась на перекладине, подставляя плечи утренним солнечным лучам.

Роуэн боязливо приближался ко мне. В его медленном шаге сквозила величавая красота, точно он сошел прямиком со страниц поэтической книги, написанной, когда мир был свеж, юн и в нем вечно царило раннее апрельское утро. Конь так сдвинул уши вперед, что кончики их почти сошлись, в огромных темных глазах светилось кроткое любопытство. Он принюхивался, и широко раздутые ноздри чуть подрагивали. Длинные травы с шелестом покачивались у него под копытами, разбрызгивая яркие капли росы. Лютики как раз уже отцветали, роняя лепестки, и копыта Роуэна были облеплены золотыми пятнышками.