— Ага… — Данилов увидел подмышкой трупа, под той самой рукой, что свесилась со стола, темное пятнышко, совсем не похожее на родинку. — Вот куда…

Данилов попытался разглядеть пятно получше. Как он ни пристраивался, как ни крутил головой, только лампа в мертвецкой висела так, что пятно оказывалось в его, Данилова, тени.

— Черт бы тебя побрал, — выругался Николай Архипович, подцепил труп одной рукой за ногу, другой под руку, и повернул Мишу набок.

Так было удобней. Лучше видно. Данилов протер очки, словно лупу, поднес стеклышки к пятну и, наконец, смог рассмотреть его как следует.

— Вот тебе и здравствуйте, бабушка…

Пятно оказалось маленькой татуировкой. Круглой, темно-синей, даже чем- то красивой. Тот же символ — колесо со сломанными спицами.

— А следов от уколов так и нет, — Николай уложил Мишу, как и полагается укладывать покойника, и прикрыл простыней. — Не срослось.

После морга Данилов велел водителю отвезти его на то место, где бдительный гражданин обнаружил истерзанного Василия. Ермишин сумел выползти на улицу, здесь на него и наткнулась немецкая овчарка, которую с утра пораньше выгуливал тот бдительный гражданин. Собачник вызвал милицию.

Милицейский наряд отправил Васю в больницу, осмотрел развалины недавно взорванной церкви, в подвал которой вел кровавый след. Там, среди старого хлама, на расчищенной кем-то площадке они обнаружили сломанный стул, обрывки веревок, небольшой старинный ломберный столик, на зеленом сукне которого был аккуратно разложен хирургический инструмент, и Мишу. Тот лежал посреди темно бурого кровавого пятна с ножом в руке и с перерезанным горлом.

По дороге Николая снова сморило. Нынешний день казался ему бесконечно долгим. С самого утра он то погружался в дремотное состояние, то вновь выныривал в реальность.

— Как дельфин, едреныть, — тихо ругнулся на себя Николай и прикрыл глаза. — Усталость…

— Что, товарищ капитан? — спросил его меланхоличный водитель.

— Это я о своем, — сказал Данилов и, прикрыв рот ладонью, зевнул.

— А-а-а, — и водитель оставил его в покое.

А Данилов провалился в тревожный сон.

Ему приснился Миша. Палач нагло щерился и показывал Николаю кукиш. Посиневший большой палец мертвеца тыкал Данилову в лицо, и если бы не очки, наверное, выколол бы капитану глаз.

Потом приснилась судмедэксперт. Причем в совершенно непотребном виде. Она стояла над ним, бесстыдно раздвинув ноги. Данилов осознал себя лежащим на столе в мертвецкой. Острые каблучки ее лакированных ярко красных туфелек упирались в жесть столешницы слева и справа от притянутых ремнями к столу рук капитана. В правой руке она держала измазанную кровью ножовку, а пальцами левой ласкала большой, набухший, темно коричневый сосок своей огромной груди. «Какой цирроз! Какой интересный цирроз!» — повторяла она глухим замогильным голосом, и от этого Данилову было жутко.