Тогда Шульгин спросил о возможности приезда в

Москву его самого. На это последовал такой ответ: «Гарантировать полную безопасность не могу, но приглашаю вас в Москву».

Шульгин полагал, что спустя почти пять лет отыскать сына здоровым и невредимым едва ли возможно. Если бы он был в живых, то, конечно, дал бы знать отцу о себе. Но та же «ясновидящая» убедила Шульгина в том, что сын находится в больнице для душевнобольных. Это было похоже на правду, потому что у сына была дурная наследственность со стороны матери. А в таком состоянии он не мог дать знать о себе.

Когда Якушев сообщил, что Шульгин намерен приехать в Россию, то в ОГПУ к этому отнеслись с интересом.

После дела Рейли поездка Шульгина и его благополучное возвращение могли бы доказать силу «Треста» и укрепить его позиции в белой эмиграции. И Дзержинский поручил

«Тресту» пригласить Шульгина, помочь в поисках его сына и вместе с тем дать возможность убедиться в существовании МОЦР, не мешать возвращению за границу.

Так решалась поездка Шульгина.

Через много лет, в летний день, под Москвой, Василий

Витальевич Шульгин спокойно рассказывал об этом путешествии как участник событий и как литератор, искусно описывая действовавших в этих событиях лиц.

– Вы спрашиваете о внешности Якушева? Внешность его была такая, как и у большинства петербургских чиновников. Это был солидный человек, с солидными манерами. Ему было, когда я его знал, лет за пятьдесят. Он был бодр, рассказывал мне, как с котомкой за плечами много раз тайно переходил границу. А каковы были эти переходы,

вы можете судить, если прочтёте в моей книге «Три столицы», как я переходил границу… Якушев носил золотое пенсне, что всегда придавало ему импозантность…

Василий Витальевич незаметно ушёл в прошлое… Он сам – в то время ещё крепкий и смелый человек – шёл пешком через границу в зимнюю стужу. Теперь изменился его внешний облик, серебряной стала борода, но глаза по-прежнему вспыхивали молодым огнём. Мысли Шульгина стали другими, и, как бы то ни было, эта перемена в нем началась зимой 1925/26 года, когда Шульгин увидел, что Россия не мертва, как он думал за границей. В 1926 году в стане оголтелых монархистов кутеповых и климовичей Шульгин имел мужество написать: «Когда я шёл туда, у меня не было родины. Сейчас она у меня есть». И он не отказался от этих слов даже после того, когда стало ясно, при каких условиях совершилась его поездка, когда

«Трест» перестал существовать.

Это не означает, что на страницах книги Шульгина

«Три столицы» не было злых нападок на советский строй.