– Ксения Захаровна Карецкая, она же Наталья Михайловна Зарубина. Прошу любить и жаловать. – Он улыбнулся, закусил седой ус, махнул рукой и вышел.

– Наташа!

– Валька! Родной!

Прижавшись к груди мужа, Наталья Михайловна тихо плакала, а он молча гладил ее волосы, целовал лоб, глаза…

Через час в штабной землянке за столом собралась большая компания. Подоспели к этому времени и Пушкарев с Костровым.

– Значит, вы все время знали, что она так близко от меня? – с легким укором спросил Зарубин, обращаясь к

Пушкареву и Добрынину.

– Нет, Валентин, – сказал Пушкарев. – Когда секретарь горкома познакомил нас с Натальей Михайловной, он не сообщил нам ее настоящей фамилии. Мы знали только

Ксению Захаровну Карецкую.

– Это Беляк открыл правду, – добавил Добрынин.

– Да, – подтвердил Пушкарев. – Наталья Михайловна как-то попросила его послать запрос на Большую землю о ее муже. Она написала ему твою фамилию, имя и отчество.

Вот тогда все стало ясно.

– Ах, хитрец! – рассмеялась Наталья Михайловна. – А

ведь он и виду не показал, что знает Валентина.

– Беляк – человек выдержанный, – одобрительно сказал

Пушкарев. – Но он в тот же день послал мне секретное донесение об этом. Мы с комиссаром и Костровым даже поспорили – сказать тебе или нет, – обратился он к Зарубину.

– Нельзя было сказать, – пояснил Добрынин. – Ваши нервы поберегли… Особенно Натальи Михайловны. Она ведь как раз Шеффером занималась. Да и ты бы волновался за нее. Решили подождать, пока все будет сделано, и…

представить вас друг другу.

– Зато Беляк оберегал Наталью Михайловну пуще глаза своего, – добавил Костров.

Добрынин взял со стола большую кружку, наполненную сладкой хмельной брагой.