То была тюрьма для заложников форта М’Басса. Теперь в ней никого не было, но вообще она редко пустовала. Она предстала Адамсу как ужасный безгласный свидетель.

Невыразимое отвращение овладело им: отвращение к туземцам, очевидно, недавно обитавшим здесь, отвращение к бельгийцам, державшим их в этом хлеву. Он почувствовал, что в государстве Конго творится что-то неладное. Впервые это впечатление зародилось при виде тюрьмы для заложников в Янжали; Меус усилил его каким-то сокрытым путем; а теперь вот это…

Однако он вполне сознавал, как трудно иметь дело с неграми. Он чувствовал, что все эти налоги и торговля не что иное, как рабство в прозрачной личине, но, в сущности, все это не его дело. Логически рассуждая, всякий труд есть более или менее облегченное рабство. Так рассуждал Адамс, невольно ища бельгийцам оправдание.

В восемь часов утра экспедиция пустилась в путь. Солнце невыносимо жгло, несмотря на ранний утренний час. Впереди шли белые, за ними Феликс, шествие замыкали одиннадцать «солдат» с палатками и припасами.

Они погрузились в лес, следуя едва намеченной тропой, по которой носили каучук из деревни Пруды Безмолвия и других деревень. Почва здесь была иная, чем по пути к форту. Она чавкала под ногами, утопавшими подчас в трясине из истлевшей листвы; лианы были реже и менее змееподобны, зелень еще зеленее, и воздух душен и влажен, как в паровой бане.

В лесу М’Бонга имеются большие пространства подобных пагубных трясин, ужасные болота уныния, в которых гнездится проклятая каучуковая лоза. Голые сборщики каучука дрожат над кострами и болеют ревматизмом, дизентерией и болотной лихорадкой; но эти болезни почти являются желанными, отвлекая своими мучениями внимание рабов каучука от диких зверей, бесов и привидений, терзающих их воображение.

Понадобилось целые три часа, чтобы проделать десять миль, после чего лес внезапно раздвинулся, и открылась волшебная картина.

Здесь, в самых дебрях безнадежной чащи, как позабытая причуда какого-нибудь древнего божества, скрываются Пруды Безмолвия Матабайо с окружающей их местностью, похожей на живописный парк. Подобно прекрасной арии в трагической и мрачной опере, подобно минутному раскаянию той силы, что создала безнадежный лес, они таятся в тени больших нзамбий, пруды тенистой тихой воды, отражающей ветви деревьев и гигантских пырей, и веерообразные перья папоротников.

Все было безмолвно и неподвижно, как в стереоскопе: высокие пальмы с изумрудными побегами; желтые раструбчатые цветы нзамбий; перья папоротников в зеркале воды — все и вся вносило свою лепту в совершенство законченной картины.