То было большое дерево, на котором Берселиус показал ему след слоновых клыков; а через час после того как они возобновили путь после полуденного отдыха, северный горизонт изменился и потемнел.

То был лес.

Небо у темной линии казалось, в силу контраста, необычайно ясным и бледным, и по мере того как они шли вперед, линия становилась выше, и деревья росли.

— Смотрите! — сказал Берселиус.

— Вижу, — отвечал Адамс.

Его мучил один вопрос: сумеет ли Берселиус разобраться среди деревьев?

Здесь, на равнине, он мог руководствоваться сотней мелких указаний; но как ему найти дорогу среди деревьев? Возможно ли, чтобы память провела его сквозь этот лабиринт, когда он превратится в чащу?

Необходимо помнить, что между страной слонов и фортом М’Басса лежало два дня пути, пролегавшего лесным перешейком. У опушки леса деревья росли редко, но дальше начиналась сплошная чаща.

Будет ли Берселиус в состоянии разгадать эту чащу? Это могло сказать одно только время. Сам Берселиус ничего о том не знал: он знал всего лишь то, что было у него перед глазами.

Под вечер деревья вышли к ним навстречу — баобаб и хлебное дерево, широко расставленные друг от друга; и они расположились у пруда и развели костры и спали, как люди спят на чистом воздухе лесов и пустыни.

Утром они продолжили путь, и Берселиус по-прежнему казался уверенным в себе. К полудню, однако, он начал слегка волноваться. Деревья сдвигались все теснее; он все еще знал дорогу, но поле зрения его все сокращалось по мере того, как лес становился гуще; другими словами, туман придвигался все ближе и ближе. Он ничего не знал о лежавших перед ним дебрях; он знал только одно, что открытый перед ним явный путь сокращается с угрожающей быстротой и что если так будет продолжаться, он неизбежно совсем исчезнет.

Радость, наполнявшая его сердце, начала сменяться горем приговоренного к слепоте человека, когда светлый мир начинает бледнеть у него на глазах, медленно, но неумолимо, как огонь догорающей лампы.

Он прибавил шагу, и чем скорее он шел, тем короче становилась видимая ему дорога. И вот внезапно чаща, как большой зеленый сфинкс, опустила большую зеленую лампу и молвила из тайников своей души:

«Я есмь лес!»

Один лишь шаг, и они уже очутились в лабиринте. Большие листья нагло били их по лицу, лианы свисали перед ними, как заграждения из зеленых веревок, травы путались в ногах.

Как зверь, попавший в засаду, Берселиус сломя голову бросился вперед. Шедший у него по пятам Адамс услышал, как что-то хлипнуло у него в горле. Еще несколько шагов, и Берселиус остановился.