— Откуда я это знаю? — переспросил Берселиус. — Да это место и все, мимо чего мы проходим, так же живо для меня, как если бы я ушел отсюда всего две минуты назад. Все это поражает меня с такой ясностью, что даже ослепляет. Это-то, вероятно, и производит туман. То, что я вижу, до такой степени осязательно, что заслоняет от меня все остальное. Мой мозг точно заново родился — всякое воспоминание, которое возникает в нем, потрясает меня своей силой. Если бы существовали боги, они видели бы так, как я вижу.

С северо-запада подул ветер. Берселиус с ликованием вдыхал его.

Адамс стоял, глядя на него. Это возрождение памяти по кусочкам, это восстановление прошлого, шаг за шагом, миля за милей и горизонт за горизонтом, было, несомненно, наиболее необычайным мозговым процессом, какой ему когда-либо приходилось наблюдать.

Подобные явления случаются в цивилизованной жизни, но там они менее поразительны, ибо прошлое возвращается к человеку от множества близких к нему пунктов — сотни привычных подробностей в доме и по соседству взывают к нему, когда он соприкасается с ними; но здесь, в большой пустынной слоновой стране, единственным знакомым предметом был след, по которому они пришли со смежной полосы равнины. Если бы Берселиуса снять с этого следа и поставить его на несколько миль в сторону, он растерялся бы не хуже Адамса.

Они свернули к северу, по пятам своего проводника.

Поздно, на склоне дня, они остановились у того же самого пруда, около которого Берселиус застрелил носорогов.

Желая убедиться в этом, Адамс прошел к тому месту, где большой самец сразился с самкой и где оба легли под выстрелами охотника.

Кости были налицо, дочиста обглоданные и белые, иллюстрируя вечный голод пустыни, являющийся одним из ужаснейших фактов жизни. Два огромных животных оставлены были почти нетронутыми несколько дней назад; и целые тонны мяса растаяли, как снег на солнце, как туман на заре.

Но Адамс не думал об этом, глядя на колоссальные кости; мысли его были поглощены чудом их возвращения, когда он переводил глаза с костяков на тонкую струйку дыма, встававшую от разведенного носильщиками костра на фоне вечерней лазури.

Далеко на юге, почти теряясь в пространстве, парила птица, плывя по ветру без единого движения крыльев. Она исчезла с глаз, и небо осталось без единого пятнышка, и окружающая пустыня замерла в грозном безмолвии вечера, безжизненная, как белеющие у ног Адамса кости.

XXVII. «Я ЕСМЬ ЛЕС»

XXVII. «Я ЕСМЬ ЛЕС»

Два дня спустя, за два часа до полудня, они прошли мимо памятной для Адамса приметы.